Мы переехали...

Великий князь Николай Николаевич Младший - 6 ноября 1856, Санкт-Петербург — 5 января 1929, Антиб, Франция. Первый сын великого князя Николая Николаевича Старшего и великой княгини Александры Петровны (урожденной принцессы Ольденбургской), внук Николая I; генерал-адъютант (1904), генерал от кавалерии (6 декабря 1900).
Верховный Главнокомандующий всеми сухопутными и морскими силами Российской Империи в Первую мировую войну (1914—1915). С 23 августа 1915 года до марта 1917 года Наместник на Кавказе и главнокомандующий Кавказским фронтом.
Его супруга с 29 апреля 1907 года — Анастасия (Стана) Черногорская, в первом браке княгиня Романовская герцогиня Лейхтенбергская.

При использовании любого материла с нашего форума, пожалуйста оставляйте ссылку на него. [BR]http://kantor.forum24.ru/

Окончил Николаевское инженерное училище (1873) и Академию Генштаба (1876). Во время русско-турецкой войны 1877-1878 годов состоял для особых поручений при своём отце - главнокомандующем. Затем командовал последовательно лейб-гвардии гусарским полком, бригадой и кавалерийской дивизией. В 1895-1905 годы генерал-инспектор кавалерии. В 1905-1914 командующий войсками гвардии и Петербургского военного округа и одновременно в 1905-1908 годы председатель Совета государственной обороны. Во время 1-й мировой войны с 20 июля (2 августа) 1914 года по 23 августа (5 сентября) 1915 года верховный главнокомандующий. С августа 1915 года по 2 (15) марта 1917 года главнокомандующий войсками Кавказского фронта. 2(15) марта 1917 года Николай II при отречении назначил H. H. верховным главнокомандующим, но ему пришлось под давлением Советов и Временного правительства отказаться от этого поста. Жил в Крыму, откуда в марте 1919 года эмигрировал в Италию, а затем во Францию. Среди белой эмиграции считался претендентом на российский престол, слыл высшим руководителем всех русских заграничных военных организации, но участия в политической деятельности не принимал.

20 июля 1914 года, в преддверии Первой мировой войны, был назначен Верховным Главнокомандующим всеми сухопутными и морскими силами. При Николае Николаевиче были созданы Ставка Верховного Главнокомандующего и штаб. Местом Главной квартиры выбраны Барановичи, начальником штаба Ставки назначен генерал Н. Н. Янушкевич, а генерал-квартирмейстером генерал Ю. Н. Данилов.

Был известен тем, что на посту Верховного главнокомандующего назвал «далеко не своевременными» слова епископа Таврического и Симферопольского Димитрия в защиту несправедливо избиваемых лиц, носящих немецкие фамилии.

10 октября 1914 года награжден орденом Святого Георгия 3-й степени «в воздаяние мужества, решительности и непреклонной настойчивости в проведении планов военных действий, покрывших неувядаемой славой русское оружие».

9 марта 1915 года награжден орденом Святого Георгия 2-й степени за взятие крепости Перемышль.

12 апреля 1915 года награжден Георгиевской саблей, украшенной бриллиантами, с надписью «За освобождение Червоной Руси».

Переоценка великим князем своих способностей повлекла в итоге ряд крупных военных ошибок, а попытки отвести от себя соответствующие обвинения, повлекли раздувание германофобии и шпиономании. Одним из подобных наиболее значимых эпизодов стало завершившееся казнью невиновного дело подполковника Мясоедова, где Николай Николаевич играл первую скрипку наряду с А. И. Гучковым. Командующий фронтом, ввиду разногласия судей, не утвердил приговор, однако судьбу Мясоедова решила резолюция Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича: «Все равно повесить!».

Это дело, в котором великий князь играл первую роль, повлекло усиление четко ориентированной подозрительности общества и сыграло свою роль в том числе в майском 1915 года немецком погроме в Москве. Известный русский исследователь проф. Катков писал:
«Впервые русское общественное мнение как бы получило официальное подтверждение немецкого влияния в высоких правительственных кругах. Позиция Гучкова, по видимости, полностью оправдывалась. Все было подготовлено для решительного выражения недоверия правительству»

Получивший в армии прозвище «Лукавый» за чрезмерное честолюбие, жажду власти, по свидетельству близко с ним сотрудничавшего В.А. Сухомлинова, обладавший «ограниченными духовными качествами, злым и высокомерным характером», за то, что «предпочитал работу за кулисами и становился, таким образом, безответственным перед общественным мнением»

Военный министр В.А. Сухомлинов свидетельствовал:

«Мания величия Великого Князя дошла до того, что он стал вмешиваться в дела Совета Министров… Вскоре началось паломничество в Ставку лиц, никакой связи с задачами и обязанностями верховного командования не имевших, но искавших лишь предлога для поездки туда. Николая Николаевич был ведь всесильным человеком»

Все же не эти нарушения Великого Князя как Верховного главнокомандующего заставили Императора принять решение об устранении Великого Князя с этого поста: как пишет военный историк А.А. Керсновский, к лету 1915 года «на Россию надвинулась военная катастрофа».

Приехавший 5 мая 1915 года в Ставку Николай II отложил свой отъезд домой:

«Мог ли Я уехать отсюда при таких тяжелых обстоятельствах. Это было бы понято так, что Я избегаю оставаться с Армией в серьезные моменты. Бедный Николаша, рассказывая Мне все это, плакал в Моем кабинете и даже спросил Меня, не думаю ли Я заменить его более способным человеком. Я нисколько не был возбужден, Я чувствовал, что он говорит именно то, думает. Он все принимался Меня благодарить за то, что Я остался здесь, потому что Мое присутствие успокаивало его лично»

Приезжавший в сентябре 1914 года в Ставку генерал М.В. Алексеев также был «поражен царящей там неурядицей, растерянностью и унынием. Оба, и Николай Николаевич и Янушкевич, растерялись от неудач Северо-Западного фронта и не знают, что предпринять»

Неудачи на фронте продолжались: 22 июля была сдана Варшава, Ковно, были взорваны укрепления Бреста, немцы приближались к Западной Двине, была начата эвакуация Риги. В таких условиях Николай II решил отстранить не справлявшегося Великого Князя и сам встать во главе Русской армии. По оценке военного историка А.А. Керсновского такое решение Императора было единственным выходом

« Это было единственным выходом из создавшейся критической обстановки. Каждый час промедления грозил гибелью. Верховный главнокомандующий и его сотрудники не справлялись больше с положением — их надлежало срочно заменить. А за отсутствием в России полководца заменить Верховного мог только Государь» —А.А. Керсновский

Политическая роль и её оценка
В своих мемуарах Великий князь Александр Михайлович (Сандро) писал:

Из всех членов императорской семьи великий князь Николай Николаевич, старший сын моего дяди великого князя Николая Николаевича-старшего, имел самое большое влияние на наши государственные дела. Два важнейших акта в истории России — Манифест 17 октября 1905 года и отречение императора Николая 2 марта 1917 года — следует приписать полнейшей аберрации политического предвидения великого князя Николая Николаевича. Когда я пишу эти строки, мною руководят отнюдь не горькие чувства. Вражда между ним и моим братом великим князем Николаем Михайловичем относится к потонувшему уже миру. Оба они умерли и вошли в историю, и я далек от мысли умалять его редкую честность и добрые намерения. Людьми типа великого князя Николая Николаевича можно было бы пользоваться с большим успехом в любом хорошо организованном государстве, но при условии, что монарх сознавал бы ограниченность ума этого рода людей.

Мой двоюродный брат Николаша был превосходным строевым офицером. Не было равного ему в искусстве поддерживать строевую дисциплину, обучать солдат и готовить военные смотры. Тот, кому случалось присутствовать на парадах Петербургского гарнизона, имел возможность видеть безукоризненное исполнение воинских уставов в совершенстве вымуштрованной массой войск: каждая рота одета строго по форме, каждая пуговица на своем месте, каждое движение радовало сердце самых закоренелых любителей шагистики. Если бы великий князь Николай Николаевич оставался на посту командующего войсками гвардии и Петроградского Военного округа до февраля 1917 года, он оправдал бы все ожидания и сумел предотвратить февральский солдатский бунт.

Оглядываясь на двадцатитрехлетнее правление императора Николая II, я не вижу логического объяснения, почему государь считался с мнением Николая Николаевича в делах государственного управления. Как все военные, привыкшие иметь дело со строго определенными заданиями, Николай Николаевич терялся во всех сложных политических положениях, где его манера повышать голос и угрожать наказанием не производила желаемого эффекта. Всеобщая забастовка в октябре 1905 года поставила его в тупик, так как кодекс излюбленной им военной мудрости не знал никаких средств против коллективного неповиновения. Нельзя же было арестовать несколько миллионов забастовщиков! По его мнению, единственное, что можно было сделать, — это выяснить требования «командиров восстания». Попытка объяснить Николаю Николаевичу, что восстание 1905 года носило анархический характер и что не было «командиров», с которыми можно было вести переговоры, оказалась бы безрезультатной. С тех пор как существует мир, все армии, в том числе и революционные, находились под предводительством командиров. И вот 17 октября 1905 года, перед угрозой всеобщей забастовки, руководимой штабом большевистской секции социал-демократической партии, и аграрных беспорядков крестьян, которые требовали земельного передела, Николай Николаевич убедил государя подписать злополучный манифест, который мог бы удовлетворить только болтливых представителей русской интеллигенции. Манифест этот не имел отношения ни к большевикам, ни к крестьянам.

Забастовки продолжались, и крестьяне, недовольные созывом первой Государственной Думы, которая состояла из никчемных говорунов, продолжали сжигать имения своих помещиков. Государь должен был отдать приказ подавить восстание вооруженной силой, но русский монархический строй уже никогда более не оправился от унижения, порожденного тем фактом, что российский самодержец капитулировал перед толпой.

«Николай II никогда бы не подписал октябрьского Манифеста, — пишет Витте в своих мемуарах, — если бы на этом не настоял великий князь Николай Николаевич».

Печальный опыт 1905 г. не отучил императора Николая II обращаться в критические минуты за советом к великому князю Николаю Николаевичу. Двенадцать лет спустя, готовясь принять одно из самых важных решений в истории России, государь снова обратился к автору знаменитого Манифеста 17 октября 1905 г. Если бы великий князь посоветовал государю 2 марта 1917 года остаться на фронте и принять вызов революции, товарищ Сталин не принимал бы в 1931 году в Кремле мистера Бернарда Шоу! Но бывший Верховный Главнокомандующий искал по-прежнему «командиров революции», и ему казалось, что он нашел одного из них в лице г. Керенского. Всю истинную трагедию создавшегося положения Николай Николаевич понял только неделю спустя, когда, приехав в Ставку в Могилев, чтобы занять свой высокий пост, он узнал, что Петроградский Совдеп запретил г. Керенскому пользоваться его услугами.

Можно только удивляться простодушию этого человека, который проезжает по России, охваченной восстанием от Кавказа до Могилева, и не замечает ни толп народа, ни демонстраций, ни мятежей и остается непоколебимым в своей вере, что «новые командиры» оценят его безупречный патриотизм и военный опыт!

Из воспоминаний генерала Мосолова;

Николай Николаевич Младший был, вероятно, единственным из великих князей, кто пытался играть важную роль в политической жизни государства. Он был также единственным, кто при определенных обстоятельствах мог бы возглавить оппозицию Николаю II. Должен сказать, что мое доверие к этому великому князю было сильно подорвано после событий 1905 года; мне всегда не нравилось его назначение главнокомандующим Российской армией в 1914 году; да простит ему Бог те ошибки, которые мы, его современники, простить ему не можем!
Его мать — потомок одной из дочерей императора Павла, вышедшей замуж за принца Ольденбургского. Этот император был известен своей психической неуравновешенностью. Николай унаследовал болезненную нервозность от обоих родителей. Как и его мать, он был умен, но легко возбудим и агрессивен, а также подвержен неконтролируемым вспышкам гнева. Он был личностью крайне загадочной. Его мать оставила своего мужа до 1880 года и переехала в Киев, где окружила себя монашками и фанатичными священниками; в конце концов она сама постриглась в монахини.

Мое первое впечатление от этого великого князя подтвердило то, что я знал о его дурной наследственности. Это было в 1988 году на больших маневрах в Ровно.

Главными участниками этих учений были тридцать кавалерийских эскадронов с обеих сторон. «Противником» великого князя был генерал Струков. Я без труда получил разрешение наблюдать финальный этап сражения со стороны великого князя.

Он был явно обеспокоен важностью своей задачи, а более того, присутствием своего отца, фельдмаршала. В его распоряжении было с десяток ординарцев, и он то и дело посылал их с указаниями. Они должны были мчаться галопом, хотя в этом не было ни малейшей необходимости. Если великому князю казалось, что офицер недостаточно резво исполняет приказание, он кричал ему: «Ну, давай, давай!» — при этом постоянно хлестал своего коня, который уже и так был покрыт пеной.

Учения продолжались в соответствии с законами военного искусства и производили хорошее впечатление.

В конце дня кавалерия Струкова появилась в дальнем конце долины, разделявшей войска «противников». Наступил момент решающей атаки. Наши войска энергично разворачивались, однако великий князь считал, что они запаздывают.

— Ординарец! — крикнул он.

Но все ординарцы были им уже разосланы. Я приблизился к великому князю, и он сказал мне:

— Видите эту группу? Они разворачиваются слишком медленно. Скачите туда и велите им перейти на галоп.

— Осмелюсь доложить, что ординарец уже скачет к ним, а за ним отправлен и второй офицер. Но я весь к услугам вашего высочества.

— Нет, вы правы, оставайтесь.

Его лицо исказила гримаса — он досадовал, что потерял контроль над собой.

— Не прикажете ли мне отправиться к резервам? — спросил я. — У них не будет времени, чтобы заполнить прорыв в середине фронта.
— Вы правы! Скачите быстрее туда.

После маневров генерал Струков рассказал обо мне великому князю. Он отметил, что я сражался вместе с ним в Русско-турецкую войну (во время штурма Адрианополя). Его высочество произнес:

— Опыт боевых действий всегда себя проявит. Мосолов был единственным человеком, который напомнил мне о резервах. Благодаря ему я и стал победителем.

+ + +

Моя вера в великого князя пошатнулась, как я уже говорил, во время событий 1905 года.
Месяц октябрь был отмечен большими беспорядками. На улицах столицы происходили демонстрации и бунты, и император собирался принять одно из самых важных политических решений в своей жизни. 9 октября он принял графа Витте, который, по слухам, посоветовал государю даровать стране конституцию и пообещал лично проследить, чтобы эта мера сработала. Некоторые добавляли, что Витте сказал царю, будто бы у него есть только два пути — либо созыв парламента, либо установление военной диктатуры.
В то же самое время все узнали, что великого князя Николая (который охотился в своем поместье Першино, в Тульской губернии) срочно вызвали в Петергоф, резиденцию императорской семьи.
Консерваторы ликовали: они видели в великом князе диктатора, который положит конец всем беспорядкам. Граф Фредерикс тоже надеялся, что Николай Николаевич прижмет революционеров к ногтю; после этого можно будет подумать о даровании политических свобод.
Я был у министра двора, когда объявили о приходе великого князя (это было 15 октября).
Я провел Николая Николаевича в кабинет Фредерикса и удалился в соседнюю комнату. Почти сразу же раздались громкие голоса — великий князь кричал. Чуть позже он выскочил из дворца, запрыгнул в свой автомобиль и уехал. Фредерикс вышел за ним и сказал, садясь в свою машину:
— Кто бы мог в это поверить!
Позже он рассказал мне, что произошло.
Он обрадовался приезду великого князя и сказал, что все с нетерпением ждут его, надеясь, что он возьмет на себя ответственность и установит диктатуру. Услышав это, великий князь неожиданно и совершенно необъяснимо потерял над собой контроль; он выхватил револьвер и закричал:
— Если император не примет программу Витте, если он захочет заставить меня стать диктатором, то я застрелюсь в его присутствии вот из этого самого револьвера. Я иду к царю; я заехал к вам только для того, чтобы сообщить о своих намерениях. Вы должны помочь Витте во что бы то ни стало! Это необходимо для блага России и для всех нас.
После этого он выскочил из комнаты, словно сумасшедший.
Фредерике добавил:
— Это у него наследственная черта Ольденбургов — вспыльчивость.
Я был поражен столь необычным поведением великого князя, и мне было интересно узнать, почему он проникся такой симпатией к Витте. Я расспросил приближенных великого князя.
Выяснилось, что в день приезда в столицу великий князь долго разговаривал с рабочим Государственной типографии, человеком по фамилии Ушаков. Он считался лидером тех рабочих, которые оставались верны монархическому принципу. Его слова произвели на великого князя огромное впечатление и заставили выступить в поддержку Витте.
17 октября 1905 года Витте одержал полную победу — в соответствии с разработанным им планом был опубликован манифест о созыве народного представительного органа.
Решающим фактором в принятии манифеста 17 октября стала поддержка великого князя, но он не долго оставался сторонником Витте и его либеральной политики. Пришел день, когда он стал, не знаю как и почему, лидером крайне правых и яростно выступал против всего, что делал Витте, и всего, что было связано с манифестом 1905 года.
Крайне правые заявляли, что манифест был вырван у государя силой, по этой причине он не имеет законной силы и ни в чем не умаляет самодержавной власти царя. Думе следует отвести роль совещательного органа, который не имеет права оказывать никакого влияния на государственные дела. При необходимости государь может применить силу.
Великий князь Николай Николаевич по складу своего характера был склонен к насилию и первым посовето-
вал царю поступать вразрез с конституцией, которую он сам же и даровал. Если бы царь прислушивался к его советам, пропасть между представителями народа и государем расширялась бы еще быстрее и катастрофа наступила бы раньше.
Великий князь находился под влиянием своей жены Анастасии (Станы) Николаевны, бывшей жены князя Георгия Лейхтенбергского. Она окружала себя ясновидящими и верила, что предназначена для славных дел. Она убедила в этом и своего мужа, внушила ему агрессивные идеи во внешней политике и чуть было не завлекла императрицу в кружок шарлатанов спиритов. Это под ее непосредственным влиянием великий князь занялся тем, что он называл высшей политикой.
Влияние великой княгини Станы на двор царя сказывалось, конечно, только через великого князя. Я не знаю, собиралась ли эта честолюбивая княгиня претворять в жизнь свои планы, или ей было достаточно влиять на своего мужа.
Когда царь отрекся от престола, великий князь написал ему письмо, о чем он, наверное, очень жалел после гибели династии. В эмиграции, во Франции, Николай Николаевич безуспешно пытался собрать вокруг себя русских монархистов и отказывался признавать главенство великого князя Кирилла. Его политика привела к тому, что русские легитимисты оказались совершенно беспомощными, ибо у них не было единого центра.

Ю.Н. Данилов про Николая Николаевича

Авторитет Великого Князя при царе достиг своего апогея к 1905 году, когда внутреннее положение страны ухудшилось настолько, что порядок мог быть сдерживаем в ней только войсками. Великий Князь Николай Николаевич, всегда считался одним из самых твердых военачальников, и потому Императору Николаю II-му естественно было видеть в нем для себя опору и защитника династии, принимая тем более во внимание его принадлежность к Императорской Фамилии.

При таких исключительных условиях неудивительно, что когда над Россией нависли черные тучи первой революции, Великому Князю Николаю Николаевичу пришлось сыграть выдающуюся роль в истории России.

Наступила осень 1905 года. — Внутреннее положение становилось донельзя напряженным. В войне с Японией одна неприятность следовала за другой: Ляоян, Шахэ, сдача Порт-Артура, Мукден — таковы печально звучавшие имена сухопутных поражений. Наконец, на море — трагическая Цусима. — Всем было ясно, что маленькая Япония победила Русского Великана. Спешно открылись в Портсмуте морально тяжелые для России, мирные переговоры.

Хотя в русско-японской распре приняла участие едва третья часть русских вооруженных сил, тем не менее, война эта внесла полное расстройство в организацию всей армии. Это обстоятельство явилось результатом неправильной системы комплектования Маньчжурских армий, для которых из войсковых частей, оставшихся в России, бессистемно выхватывались офицеры, кадровые нижние чины и разного рода специалисты; из запасов же военного времени бралось для пополнения материальной части все то, в чем оказывалась нужда на театре войны. Под конец же войны, по настоянию начальства Маньчжурских армий, для коренного улучшения состава последних, изо всех частей войск остававшихся в России, были выделены и отправлены на Дальний Восток все люди младшего возрастного призыва, что окончательно расстроило эти части и свело многие полки к столь ничтожному составу, при котором стало невозможным ни правильное обучение, ни несение гарнизонной службы.

Между тем, как я уже говорил, случаи вмешательства вооруженной силы во внутреннюю жизнь страны, значительно возросли, вследствие все разраставшейся революционной пропаганды. — В сущности, к указанному времени вся Россия была объята волнениями; некоторые же окраины находились в открытом возмущении. — Жестокое восстание разразилось в Москве. — К сожалению, революционная пропаганда не ограничилась населением; она стала проникать и в казарму. — Особенно неспокойно становилось во флоте; команды на берегу и на кораблях были почти полностью захвачены революционным брожением.

В начале октября стало останавливаться железнодорожное движение; забастовали телеграф, почта. В Петербурге потухло электричество и явилась угроза остановки даже водопровода… Страну охватило состояние паралича.

Рядом с безвластным правительством, авторитет которого стал неизменно падать, выросло новое учреждение: «Совет рабочих депутатов», который успел в самое короткое время укрепиться и разрастись в своем значении. Его исполнительный орган, по объему власти, становился день ото дня все сильнее и потому опаснее для правительства.

В столь трудное время в оперативную часть Главного Штаба стал все чаще захаживать, для сбора различного рода справок, часто секретных, генерал Палицын, занимавший должность начальника штаба генерал-инспектора кавалерии. — Занимая в то время должность начальника оперативного отделения, я вынужден был, в конце концов, испросить у своего начальства указаний, могу ли я удовлетворять пожелания генерала Палицына. Получив утвердительный ответ я из него мог усмотреть, что генерал Палицын выполняет какое-то поручение, остающееся пока секретным. — Я не выразил потому особого удивления, когда вскоре прочел в одном из Высочайших приказов об учреждении должности начальника Генерального Штаба, о чем много говорили тогда, и о назначении на эту должность генерала Палицына, с выделением в его ведение нескольких отделений Главного Штаба, ведавших вопросами оперативными, железнодорожными и топографическими. Несколько позднее в Главное Упраление Генерального Штаба перешла также мобилизационная часть.

Здесь кстати будет сказать, что, вместе с учреждением должности начальника Генерального Штаба, последний, по примеру Германии, был изъят из подчинения военного министра и, таким образом, по вопросам подведомственным начальнику Генерального Штаба, он являлся прямым докладчиком у Государя Императора. — Порядок этот, однако, не дал у нас в России ожидавшихся результатов и весьма скоро начальник Генерального Штаба, выделенный из состава военного министерства, оказался совершенно оторванным от жизни и бессильным в проведении тех мер, которые казались ему необходимыми. Настоящим хозяином дела продолжал оставаться военный министр, в ведении которого оставалось распоряжение бюджетом. Вместе с тем, наличие двух докладчиков по военным делам лишь излишне должно было стеснять Государя, в особенности в случае разногласий между ними. По этим соображениям, уже в 1908 году Главное Упраление Генерального Штаба было вновь введено в состав военного министерства. Начальник Генерального Штаба был подчинен военному министру и за ним было оставлено лишь право личного доклада Государю в отдельных случаях, в присутствии военного министра. В таком именно виде положение о начальнике Генерального Штаба проделжалось в Росии до войны 1914 года.

Назначение в должности начальника Генерального Штаба, генерала Палицына, многолетнего сотрудника Великого Князя Николая Николаевича, ясно указывало, что в гору идет влияние последнего. И, действительно. — Почти одновременно с новым назначением генерала Палицына был учрежден Совет Государственной Обороны, во главе которого оказался Великий Князь Николай Николаевич. Вместе с тем, спешно вызванный из деревни в Петербург он заменил одновременно и Великого Князя Владимира Александровича, дядю Императора Николая II-го на посту Главнокомандующего войсками Гвардии и Петербургского военного округа. — Этот последний пост, в виду положения, создавшегося в России, в частности в Петербурге, получил к тому времени исключительную важность, так как в руки лица, находившегося во главе войск столичного округа, по существу, передавалась судьба столицы, а с нею и всей империи.

Общеизвестно, что граф Витте, недавно вернувшийся из С. Америки, после заключения мира с Японией, усиленно советовал в интересах общего успокоения даровать стране конституционные начала, во изменение никого не удовлетворившего закона о «Булыгинской Думе», которым предусматривалось «непременное сохранение основных законов Империи». Названное лицо, таким образом, являлось вдохновителем идей, положенных в основу манифеста 17-го октября и новых основных законов, приуроченных к нему. И хотя, установленные новые положения заключали в себе много неопределенностей, недомолвок и даже противоречий, тем не менее, едва ли однако серьезно можно оспаривать то положение, что с утверждением их, — Россия должна была считаться Государством, вступившим на конституционный путь.

«Никакой закон, говорилось в одной из статей новых основных законов, не может восприять силы без одобрения Думы».

Правда, граф Витте намечал также возможность другого пути, заключавшегося в предоставлении особо доверенному лицу диктаторских полномочий, для подавления всяких попыток к установлению более свободного образа жизни. Но в прочность этого пути, как я уже говорил, сам Витте не верил.

«Казни и потоки крови, выражался он в одной из своих записок, только ускорят взрыв. За ними наступит дикий разгул, неизменный спутник человеческих страстей».

Конституционные идеи, проводившиеся С.Ю. Витте, вначале не встретили особого сочувствия при Дворе. Они шли вразрез также интересам правящих кругов, хранивших убеждение в том, что только самодержавие есть наилучший способ управления Россией. Поэтому, довольно многочисленные записки графа Витте, касавшиеся данного вопроса, подвергались неоднократной критике в разного рода высших заседаниях и совещаниях, в состав которых даже не всегда привлекался сам автор названных записок. — Наиболее горячим противником идей графа Витте явился И.Л. Горемыкин, бывший министр внутренних дел — старый государственный деятель, явившийся, как мы увидим дальше, и в будущем верным стражем всех охранительных тенденций. И если, тем не менее, в 1905 году победило либеральное течение, то этой победе, несомненно, способствовала та позиция, которую занял в данном вопросе Великий Князь Николай Николаевич. Призванный в это время на пост главнокомандующего войсками столичного округа, он, по-видимому, и предназначался на роль того диктатора, который, в случае отказа от дарования стране конституции, должен был подавить в народе «до корня» всякое стремление к установлению более современных начал жизни.

Великий Князь Николай Николаевич, однако, на себя эту роль не принял. Он твердо заявил, что лично находит уступки необходимыми, и, вместе с тем, предупредил, что военная диктатура вообще неосуществима, вследствие недостаточности войск и полного расстройства их, явившегося результатом только что закончившейся войны с Японией..

Говорят, что и другое, приближенное к Государю лицо, Д. Трепов, рекомендовавший вначале политику: «Патронов не жалеть», — посоветовал царю «уступки».

Эти уступки выразились в изданном манифесте 17-го октября, каковым актом имелось ввиду придать дарованным свободам характер лично исходившим от Государя Императора.

Рассказывают, что у Великого Князя, в дни предшествовавшие 17-му октября, было свидание, имевшее решающее значение, с одним из видных представителей рабочего движения, неким Ушаковым. — Ушаков был сам рабочим экспедиции заготовления государственных бумаг. Наблюдая все, происходившее кругом, он вынес твердое убеждение в необходимости уничтожения самодержавия, путем дарования «самим Царем» стране конституции. В таком акте он усматривал наиболее действительный способ замирения русского народа и борьбы с республиканскими влияниями.

— Русский народ за сотни лет привык к монархическому принципу, говорил он, и едва ли желает в этом смысле изменения, но он не удовлетворен существующими способами управления Россией и стоит за то, чтобы ему была дана возможность принимать участие в выработке законов и вообще в решении государственных дел.

Об этом Ушакове упоминает в своих воспоминаниях С.Ю. Витте, который также свидетельствует о факте свидания названного рабочего с Великим Князем.

Будучи вызван в Петербург Императором, Великий Князь только что приехал в столицу. Зная, что ему предстоит с Царем вести беседу о происходящих событиях и желая поближе познакомиться с их сущностью, он выразил согласие на свидание с Ушаковым, приобревшим довольно громкую известность своей осведомленностью и положением в рабочих кругах. Приглашенный в дом Великого Князя, на Михайловской площади, Ушаков стал развивать перед Великим Князем свои взгляды и убеждать его повлиять на царя пойти на уступки.

Вначале Великий Князь выразил полное несогласие со взглядами своего собеседника.

— Я старый солдат и верный слуга своего Государя; только самодержавный образ правления, по моему мнению, может России гарантировать пользу. — При этом Великий Князь, по рассказу Ушакова, проявлял крайнее возбуждение, и даже с сердцем откинул стул, мешавший его обычной нервной жестикуляции. Но с развитием беседы и доводов в пользу уступок, он стал успокаиваться. Ушаков говорил, что вода в реке не стоит на месте, а течет вперед, что против ее напора ничто не устоит, что расчеты на солдатский штык не надежное средство, ибо солдат — тот же крестьянин или рабочий, а офицеры, будучи преданы монарху, все же видят недостатки существующего управления, и еще в начале 19-го столетия наиболее передовые из них стали проявлять склонность к конституции. Великий Князь, как лицо, близко стоящее к Верховному Главе Государства и пользующееся его доверием, обязан при таких условиях открыть Царю глаза, чем может быть спасен самый монархический принцип, к которому русский народ привык в течении многих веков.

После некоторого молчания, Великий Князь, по существующему рассказу, в глубоком раздумье произнес:

— Все это гладко на словах, но как провести эти идеи в жизнь!.. Хорошо, добавил он, наконец, решительно, я попытаюсь сделать, что могу. Я всегда счастлив служить Государю и Отечеству…

Я не могу, конечно, ни отрицать, ни утверждать достоверность этой беседы. Но я могу с полным убеждением отметить, что, если этой беседы и не было, то она «могла быть», до такой степени она соответствует внутреннему облику Великого Князя. Тут все есть: и его доступность, и бесконечная преданность монархическому принципу, как таковому, и его горячность в начале разговора, и его отзывчивость к убежденно сказанному разумному и логическому слову и, наконец, его беспредельная любовь к отечеству, которая превалировала над всеми остальными чувствами, как бы эти последствия в нем ни были заложены.

Факт несомненен, что под влиянием внешних и внутренних событий 1905 года, в Великом Князе Николае Николаевиче совершился весьма значительный внутренний политический сдвиг: из сторонника крайнего, мистически-религиозного самодержавного монархизма или даже «царизма», он стал на путь «конституционализма». Этот сдвиг стоил ему, конечно, большой внутренней борьбы; его религиозно настроенная натура, быть может и впоследствии вела его в этом вопросе зигзагами, но несомненно, что, в общем, он наметил для России дальнейший политический путь, указывавшийся ей народным желанием. — Это-то обстоятельство, несомненно, и дало ему впоследствии популярность в народе.

В воспоминаниях графа Витте, касающихся обстоятельств, сопровождавших подписание Императором Николаем II манифеста 17-го октября, говорится, что при обратном возвращении на пароходе из Петергофа в Петербург, Великий Князь Николай Николаевич, обратившись к автору воспоминаний, сказал: «Сегодня 17-е число — это знаменательное число. Второй раз в это число спасается Императорская семья!..» Этой фразой Великий Князь определенно указывал на чудесное избавление всей Императорской семьи от железнодорожной катастрофы близ станции Борки и на его убеждение в том, что дарованный в этот день конституционный акт был единственным в то время средством спасти в России монархию и династию.

Но безбрежный разволновавшийся океан никогда сразу не входит в берега. В декабре разразилось восстание в Москве. — Весной 1906 года — волнения охватили Прибалтийский край. — В усмирении этих местностей приняли решительное участие войска, подведомственные Великому Князю. — Страну необходимо было оберечь от крайностей.

Решившись на уступки, власть должна была поставить им предел. Этим объясняется та твердость, с которою действовали, после манифеста 17-го октября, войска при подавлении дальнейших беспорядков. Эта непреклонность действий вызвала со стороны социалистов-террористов организацию ряда покушений на Великого Князя. Особенно угрожающ был акт, подготовлявшийся так называемой «группой семерых», пресечением которого полиция обязана, как говорят, деятельности Азефа, известного в свое время провокатора. Между тем, только проявленной твердостью более чем на десятилетие была отсрочена гибель страны. Падение России быть может было бы окончательно предупреждено, если бы, рядом с этой твердостью, шло разумное использование данной передышки путем укрепления и развития однажды дарованных свобод.

К несчастью, события в России пошли другим путем.

Личная жизнь и брак

В конце 1880-х у него возник роман с дочерью мелкого лавочника С. И. Бурениной, женой купца-меховщика и матерью двоих детей. Испрашивал у императора Александра III согласия на брак с ней. Из опубликованной после революции докладной записки обер-прокурора Святейшего Синода К. П. Победоносцева императору от 7 августа 1892 года явствует, что 6 мая того же года император устно дал согласие на их брак, который, однако, был позже не дозволен «по изменившимся обстоятельствам» (подлинные слова резолюции Александра III на докладе]).

29 апреля (12 мая) 1907 года, в Ялте, сочетался браком с Анастасией Николаевной, урожденной принцессой Черногорской; ей было сорок лет, жениху пятьдесят. Для неё это был второй брак. На церемонии присутствовали только самые близкие. Детей у них не было. Как свидетельствует протопресвитер русской армии и флота Георгий Шавельский, находясь во время первой мировой войны в ставке в Барановичах великий князь каждый день писал письма жене в Киев

О событиях Февральской революции в Петрограде великий князь узнал 1(14) марта в Батуме, куда ездил на встречу с командующим Черноморским флотом адмиралом А.В. Колчаком.

Великий князь выехал 7(20) марта из Тифлиса в сопровождении своего брата, великого князя Пётра Николаевича, и его сына, князя Романа Петровича, и прибыл в Ставку в Могилев 11(24) числа, чтобы занять должность Верховного Главнокомандующего. Однако, получив письмо главы Временного правительства князя Г. Е. Львова с решением Временного правительства о невозможности для него быть Верховным Главнокомандующим, после совещания с генералом М. В. Алексеевым, отказался от этого поста и вышел в отставку.

Оставил военную деятельность и уехал в крымское имение Дюльбер, принадлежавшее его младшему брату Пётру Николаевичу. В имении он жил во время событий октябрьского переворота и во время германской оккупации Крыма в 1918. С приходом в 1919 красных войск в Крым, в конце марта 1919 оставил русскую землю на английском дредноуте «Мальборо», вместе с императрицей Марией Фёдоровной и другими членами Российского Императорского Дома, остававшимися в Крыму.

В эмиграции с апреля 1919 года жил в Италии, с 1922 года — во Франции. Проживал под фамилией Бори́сов на вилле «Тенар» в Антибе; с ним же жил его младший брат, великий князь Пётр Николаевич. С июля 1923 года проживал в имении Шуаньи под Парижем.

16 ноября 1924 года принял общее руководство русскими военными организациями в эмиграции — Русским Общевоинским Союзом.

Среди белой эмиграции считался претендентом на российский престол как старший по возрасту член династии, хотя сам никаких монархических притязаний не высказывал. Когда к нему с особым письмом обратился великий князь Кирилл Владимирович после того, как провозгласил себя Императором Всероссийским, решительно отверг притязания Кирилла Владимировича на императорский титул, заявив, что вопрос о монархии может решаться "русским народом на родной земле".

После ухудшения здоровья, в октябре 1928 года переехал в Антиб, где снова арендовал ту же виллу «Тенар». Скончался 5 января 1929 года, в 9 часов 30 мин вечера на своей вилле. Вследствие внезапного ослабления деятельности сердца смерть наступила почти мгновенно. С вечера кончины у тела было установлено воинское дежурство, которое несли офицеры Охраны Его Императорского Высочества и офицеры и казаки л.-гв. Атаманского полка, кадр которого находился в Каннах, а также некоторые генералы и офицеры, не принадлежащие к этим частям.

Отпевание было совершено в каннской церкви Святого Архангела Михаила архиепископом Серафимом (Лукьяновым) (РПЦЗ) в присутствии высших военных чинов Франции. У его гроба стоял почётный караул из чинов русской армии.

Похоронен в крипте того же храма, рядом с могилой супруги.