Отправлено: 15.07.11 11:54. Заголовок: Князь императорской крови Олег Константинович.
«Жизнь не удовольствие, не развлечение, а крест.»
Родился 15 ноября (28 ноября) 1892 года в Санкт-Петербурге в Мраморном дворце. Отец — великий князь Константин Константинович, известный также как поэт «К.Р». Мать — Елизавета Августа Мария Агнеса, вторая дочь принца Саксен-Альтенбургского, герцога Саксонского Морица (в России — великая княгиня Елизавета Маврикиевна). В семье было девять детей, князь Олег был пятым ребёнком (четвёртым сыном).
В детстве воспитывался дома, в возрасте девяти лет завёл записную книжку, первая запись в которой выглядела так:
Я большой и потому имею мужество. Я тут отмечаю, сколько грехов я сделал за весь день… Отмечаю тут неправду точками, а когда нет неправды, отмечаю крестиками.
Записи в книжке велись в течение примерно двух лет. В книге «Князь Олег», выпущенной вскоре после его гибели, говорится, что
кроме указанных символических значков, никаких записей, однако, в этой книжке нет, но, судя по количеству точек, можно думать, что Князь Олег внимательно следил за собой и, вероятно, сурово оценивал свои маленькие детские провинности.
При использовании любого материала с нашего форума, пожалуйста оставляйте ссылку на него. http://kantor.forum24.ru
Сообщение №: 1393
Любимая цитата:: Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает! Не бойтесь ошибаться — бойтесь повторять ошибки
Зарегистрирован: 05.09.10
Откуда: Франция
Репутация:
16
Уже во время учёбы, в 1908 совершил вместе с родственниками поездку по Волге, во время которой посетил Владимир, а в нём Успенский собор, в котором во время взятия города монгольскими войсками в 1237 погибла семья великого князя Юрия Всеволодовича. Сопровождавший путешественников В. Т. Георгиевский вспоминал о том, как князь Олег в одиночестве (остальные члены семьи в это время осматривали ризницу) молился перед гробницей погибших княгинь:
Среди полумрака древнего собора одинокая коленопреклоненная фигура Князя надолго врезалась мне в память… Я не хотел мешать его молитве… Отступив в глубь храма, я видел затем, как Олег Константинович подошёл к гробнице великого князя Юрия Всеволодовича и ещё раз склонился перед его мощами и надолго припал своей головой к рукам святого страдальца за землю русскую, как бы прося его благословения.
В 1903 князь Олег выдержал вступительный экзамен в Полоцкий кадетский корпус и был зачислен в списки его кадетов, однако реально получал образование вместе с братьями в домашней обстановке. Преподаватели считали его «крайне чутким, восприимчивым, любознательным и работоспособным учеником», любимыми предметами князя были русская литература, история, отечествоведение, рисование и музыка. В 1910, сдав экзамены за курс кадетского корпуса. По воспоминаниям его преподавателя истории П. Г. Васенко, еще зимой 1908—1909 у князя «окончательно определился глубокий интерес к гуманитарным наукам» и «созрело желание поступить в высшее учебное заведение».
10 мая 1910 года он был официально зачислен в Александровский лицей, став первым членом императорской фамилии, получавшим в нём образование (впрочем, по состоянию здоровья он учился дома, а в лицее лишь сдавал экзамены) и поступившим до военной службы в высшее гражданское учебное заведение. Профессор Б. В. Никольский так вспоминал о нём:
Он готовился к экзамену с таким настроением, точно говел, а на экзамен шёл как на исповедь. Но чем труднее была работа, тем более радовал его успех, и после каждого удачного экзамена, счастливый побеждённою трудностью, он загорался решением преодолеть ещё большую.
В 1913 окончил лицей с серебряной медалью (его выпускное сочинение на тему: «Феофан Прокопович как юрист» было удостоено Пушкинской медали).Так же Олег Константинович подготовил к печати издание автографов Александра Сергеевича Пушкина из коллекции лицея, над которыми тщательно работал долгое время. Первый выпуск «Рукописей Пушкина» увидел свет в 1912 году.
Занимался Олег Константинович страстно, увлеченно, со свойственным ему трудолюбием и усердием, нередко выходя за пределы учебной программы, и получал за ответы и письменные работы высший, как правило, балл – 12.
Летом того же года, Князь Олег был с двухмесячным визитом в Европе. Летом 1910 посетил Болгарию, Сербию, Черногорию, Германию. Так же князь посетил Константинополь, и эти «остатки грозной Византии» произвели на него большое впечатление. Константинополь был мечтой России, с самых давних времен.
Остатки грозной Византии, Постройки древних христиан, Где пали гордые витии, Где мудрый жил Юстиниан - Вы здесь, свидетели былого, Стоите в грозной тишине И точно хмуритесь сурово На дряхлой греческой стене... Воспряньте, греки и славяне! Святыню вырвем у врагов, И пусть царьградские христиане, Разбив языческих богов, Поднимут крест Святой Софии, И слава древней Византии Да устрашит еретиков.
Сообщение №: 1394
Любимая цитата:: Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает! Не бойтесь ошибаться — бойтесь повторять ошибки
Зарегистрирован: 05.09.10
Откуда: Франция
Репутация:
16
Примерно в десять лет, Князь Олег Константинович понял, чему бы хотел посвятить свою жизнь. С десяти лет он мечтал стать писателем. Уже в 1904 году, двенадцатилетним мальчиком, он начинает рассказ под заглавием «Запорожец Храбренко». Эта вещь осталась незаконченной и сделана по-детски. Но... не была она подражанием никому из писателей и сложилась в голове автора под влиянием рассказов о казачестве его воспитателя Максимова.
С детских лет его любимым писателем и примером в творчестве был Александр Сергеевич Пушкин. Князь Олег писал в дневнике в июне 1905: «Я так люблю книгу «Юношеские годы Пушкина», что мне представляется, что я также в Лицее. Я не понимаю, как можно перестать читать эту книгу. В этой книге моя душа».
В 1911 князь Олег выступил с инициативой факсимильного издания рукописей Пушкина, хранившихся в лицее, приуроченного к столетнему лицейскому юбилею. Однако затем он решил существенно расширить проект — выпустить многотомное факсимильное издание всех рукописей Пушкина — и привлёк к нему ряд специалистов. Однако до Первой мировой войны удалось издать только первый выпуск — стихотворения, собранные в Пушкинском музее Александровского лицея. По словам пушкиниста П. Е. Щеголева,
для князя издание рукописей Пушкина является молитвенной данью культу Пушкина… На редкость тщательно выполненное издание потребовало от издателя самого напряженного и пристального внимания: с величайшей заботливостью он следил за неуклонной верностью воспроизведений подлинникам. Казалось бы, цинкографическое воспроизведение рукописей не требует особенного присмотра в силу своего автоматизма, но Князь Олег Константинович правил корректуры оттисков с клише и внёс немало поправок: оказалось, фотография не везде принимала точки и чёрточки пожелтевших от времени рукописей, — и Князь с изощрённым вниманием отмечал эти отступления.
Князь Олег занимался литературным творчеством, писал стихи и прозаические произведения, увлекался музыкой и живописью. Рассказ «Ковылин» и некоторые стихотворения были опубликованы в посмертном издании «Князь Олег», но большинство произведений остались в рукописях — в том числе поэма «Царство царя Крота», повесть «Отец Иван», роман «Влияния», очерки «Сценки из собственной жизни», пьесы. Планировал написать биографию своего деда, великого князя Константина Николаевича, который был для него образцом государственного деятеля.
Сообщение №: 1395
Любимая цитата:: Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает! Не бойтесь ошибаться — бойтесь повторять ошибки
Зарегистрирован: 05.09.10
Откуда: Франция
Репутация:
16
Горячо любивший русскую литературу и историю, восторженный поклонник Пушкина, князь посвящал много времени изучению произведений поэта. Поступив в Лицей, в коем некогда учился сам Александр Сергеевич, князь возгорелся мечтой об издании всех существующих автографов поэта. Так в 1911 году князь Олег выступил с инициативой факсимильного издания рукописей Пушкина. Они хранились в лицее, в государственных собраниях, так же были рассеянны по частным архивам.
К своему 100-летию Лицей (1911) получил удивительный дар от своего Августейшего воспитанника. Первый выпуск «Рукописей Пушкина» вышел в начале 1912 года. Выполненное с изящной простотой и безукоризненным вкусом, издание включало факсимиле семнадцати стихотворных произведений первого лицеиста. Среди них – «Воспоминание в Царском Селе», которое пятнадцатилетний Пушкин с необыкновенным оживлением читал перед Г. Р. Державиным на публичном лицейском экзамене по российской словесности. Внешнее сходство факсимиле с оригиналами удивительно: оттенок чернил, размеры, цвет,даже сама фактура бумаги, аналогичной пушкинской, усиливали иллюзию подлинности. Сколько кропотливого труда и старания вложил в это издание девятнадцатилетний «пушкинианец», Он проявил редкую ответственность на всех этапах работы: от выработки общего плана издания, отбора рукописей для первого выпуска до сличения готовых снимков с подлинниками и правки корректурных оттисков.
Критика откликнулась благожелательно, что нельзя объяснить только высоким именем издателя:
«Осуществляется план как бы изъятия пушкинских рукописей из крепко-накрепко замкнутых музейных витрин и библиотечных шкафов, доступ к которым возможен лишь полноправным членам «ордена пушкинианцев», а не простым смертным». (Русский библиофил)
«Издание дает прямо эстетическое наслаждение, и первое, что думаешь, любуясь им, это - что надо его иметь в лучших русских средних школах. В самом деле, не знаю лучшего способа приблизить учеников к Пушкину, как показывая им эти тетради и листочки его автографов». (Русская мысль)
Важно отметить и охранное значение факсимильного издания. Об этом провидчески, за несколько лет до его появления, писал современник князя Олега, коллекционер-подвижник А. Ф. Онегин: «Я давно ратую за полное воспроизведение, таким образом, всех рукописей Пушкина, чтобы к ним под предлогом новых редакций и не прикасались бы, не говоря уже о возможности полного исчезновения при пожаре не только от огня, но и от воды, которой заливают огонь, как это уже случалось на Руси…». (Из письма А. Ф. Кони, 1 октября 1905 года)
Тираж первого выпуска составил 1000 экземпляров, 890 из них князь Олег принес в дар Лицею. Министр народного просвещения «признал целесообразным рекомендовать издание к приобретению в библиотеки средних учебных заведений», что и было сделано… Однако затем он решил существенно расширить проект — выпустить многотомное факсимильное издание всех рукописей Пушкина — и привлёк к нему ряд специалистов.
«Мое настроение чудесно. Я поступаю в полк. Эта зима – последний год в Лицее. …Опять сочинения, рефераты и т. д. К Рождеству думаю дать второй выпуск моего издания, куда войдет вся проза Пушкина, находящаяся в Лицее. Видишь, как много планов. Самое трудное – хорошо их выполнить, на что я надеюсь с Божьей помощью.»
(Из письма сестре Татьяне Константиновне, 31 июля 1912 года)
Однако до Первой мировой войны удалось издать только первый выпуск — стихотворения, собранные в Пушкинском музее Александровского лицея. По словам пушкиниста П. Е. Щеголева: «Для князя издание рукописей Пушкина является молитвенной данью культу Пушкина.… На редкость тщательно выполненное издание потребовало от издателя самого напряженного и пристального внимания: с величайшей заботливостью он следил за неуклонной верностью воспроизведений подлинникам. Казалось бы, цинкографическое воспроизведение рукописей не требует особенного присмотра в силу своего автоматизма, но князь Олег Константинович правил корректуры оттисков с клише и внёс немало поправок: оказалось, фотография не везде принимала точки и черточки, пожелтевших от времени рукописей, — и князь с изощрённым вниманием отмечал эти отступления». Продолжению работ над изданием (к Рождеству предполагалась подготовка второго выпуска) все время что-то препятствовало: сначала – выпускные экзамены в Лицее, которым князь отдался без остатка, потом серьезная болезнь, наконец – война… Хоть князь Олег успел напечатать только небольшую их часть, но этим он положил начало более широкому изучению рукописей поэта. Замыслы его, поражали специалистов, как того времени, так и в будущем, своей масштабностью. Они отличались поистине великокняжеским размахом и фундаментальностью.
В том же 1911 году князь посетил Францию, Испанию, Португалию. Позже под впечатлением от всех своих путешествий Олег Константинович, написал отцу: «В окне тянулась мимо меня однообразная немецкая равнина. Она вся обработана, вся засеяна – нет живого места, где глаз мог бы отдохнуть и не видеть всей этой, может быть, первоклассной, но скучной и назойливой культуры.… Теперь я подъезжаю к милой Рос- сии. Да, через час я буду в России, в том краю, где все хранит еще что-то такое, чего в других странах нет.… Там, где по лицу земли рассыпаны церкви и монастыри.… Там, где в таинственном полумраке старинных соборов лежат в серебряных раках русские угодники, где строго и печально смотрят на молящегося темные лики святых.… В том краю, где сохранились еще и дремучие леса, и необозримые степи, и непроходимые болота.… Отчего-то мне вдруг припомнилось в связи с этими мыслями стихотворение: Приди ты, немощный, приди ты, радостный, Звонят ко всенощной, к молитве благостной. Я довольно много думал, думаю и, дай Бог, всегда буду думать о том, как мне лучше достигнуть моей цели – сделать много добра родине, не запятнать своего имени и быть во всех отношениях тем, чем должен быть русский князь. Я стараюсь всеми силами бороться со своими недостатками и их в себе подмечать. А это так трудно! Я уверен, что ты меня поймешь». (Из письма отцу, от 17 ноября 1912 г.)
Однажды юный князь Олег Константинович спросил генерала Шильдера: «А вы, куда вашего сына готовите? В Корпус?». «Я его готовлю в хорошие люди», – ответил директор Лицея. С тех пор князь, когда братья спрашивали его о будущем поприще, неизменно отвечал: «Прежде всего, я хочу быть хорошим человеком».
Олег каждый день, продолжая свои детские стремления и достижения, старался быть ещё лучше и бороться со страстями которые одолевали князя, в силу его характера.
5 (18)-го мая 1912 года он пишет: «Мне было бы теперь очень глупо умереть, так много поработав над собою». 15 ноября 1912 года Олег достиг совершеннолетия — ему исполнилось 20 лет. Он сам описал это событие в своем письме отцу, помещенном в книге «Князь Олег». «День моего совершеннолетия был одним из самых радостных дней всей моей жизни: твои и мама подарки, чудный молебен, завтрак со всеми старыми и наличными служащими Мраморного и Павловска, икона, которой благословил меня митрополит Флавиан (Киевский), икона от служащих, икона от прислуги, картина Шишкина, которую мне подарили братья, удавшийся вечером реферат, представление «Севильского цирюльника» и, наконец, телеграмма от Государя — все это меня так радовало и трогало, что и сказать трудно. Я получил много приветствий и милых поздравлений, между которыми трогательные письма от Труханова и Базыкина (переплетчик и книгопродавец). Накануне пришлось целый день сидеть дома и готовиться к реферату, который был назначен как раз на этот день. Мне отчего-то казалось, что реферат сойдет хорошо, и потому я не просил начальство Лицея перенести его на другой день, решив, что он доставит мне лишнее удовольствие. Так, к счастью, и вышло. Для реферата надо было прочитать несколько книг на заданную тему и потом докладывать их профессору в продолжении 40 минут. Моя тема была: «Феофан Прокопович и правда воли монаршей». Кроме учебных занятий, мне надо было заказать завтрак и разослать приглашения. Я даже в тот день ужинал, что иногда приятно. В 11½ часов ночи пришли ко мне Н. H. (Ермолинский), Гаврилушка, Костя и Игорь. Иоанчик явился позже. Я немного волновался, сам не знаю отчего. Двадцать лет жить, ни о чем не думать, ни о чем не беспокоиться — это так хорошо, что казалось жалко с этим расставаться. Вообще довольно много думал, думаю и, дай Бог, всегда буду думать о том, как мне лучше достигнуть моей цели — сделать много добра родине, не запятнать своего имени и быть во всех отношениях тем, чем должен быть русский князь. Я стараюсь всеми силами бороться со своими недостатками и их в себе подмечать. А это так трудно. Боюсь, что тебе кажется, что я — «пипс», но вместе с тем уверен, что ты меня поймешь. Когда пробило 12 часов ночи, мы перекрестились и пошли в столовую, где было приготовлено шампанское. В то же время я распечатал заветный пакетик, в котором лежало кольцо Анпапа ( деда) и, придя от него в восторг, надел его на левый мизинец. Оно очень красиво и нравится мне особенно тем, что камни расположены в том порядке, как ты хотел. Мы заставили Макарова (камердинер Олега) надеть его новый костюм, к его большой радости. Он мне спек очень вкусный хлеб-соль, мы с ним целовались и обнимались, как полагается. В это время пришло известие по телефону, что барон Менд (адъютант отца) меня поздравляет. Было уже за полночь, но, несмотря на это, мы его позвали к себе и оставили довольно долго. Братья ушли, а мы втроем продолжали разговаривать. Наконец, мы разошлись и улеглись спать. Проснулся я довольно поздно. Макаров вошел в спальню и вслед за неизменным «Здравия желаю, ваше высочество!» стал меня поздравлять. Я вскочил с кровати и в одной рубашке долго стоял в кабинете и смотрел на ваши портреты. Мне твой портрет больше нравится, ты поразительно похож, многие говорят только, что голова слишком велика по туловищу. Остальное все хорошо, кроме, пожалуй, фона. На фоне виднеется какая-то дверь с золотыми полосками. Портрет Мама еще не совсем высох, и потому трудно отдать отчет в его достоинствах и недостатках. Мне сперва показалось, что она не похожа, но теперь больше и больше кажется, что сходство есть и даже очень большое. Войдя в кабинет, я увидел еще две вазочки из вещей Анпапа... Пришлось торопиться, чтобы не опоздать к церемониям. В церковном зале было много приглашенных. Мы прошли мимо них прямо на свое место. Все было очень красиво: и церковь с новым ковром, и алтарь, по - новому освещенный, и пение хора. Митрополит благословил меня иконой и сказал несколько слов. Н. Н. в удобную минуту меня поймал и тоже сказал трогательную речь. Потом мы пошли вниз. Иоанчик позвал своих трубачей. Они заиграли по его приказу гусарский марш для меня. Завтрак был очень веселый в Мраморном зале. Выглянуло солнце. По Неве тянулись льдины. После завтрака я пошел к себе и приводил в порядок реферат, но мне мешали: звонили по телефону, приходили. Реферат начинал меня волновать. Появилось сразу много народа. Н. Н. запретил мне, наконец, заниматься. Перед отъездом в Лицей я получил телеграмму от Царя: «Поздравляем тебя и шлем наилучшие пожелания ко дню твоего двадцатилетия». После этого я, опять не ужинавши, поехал в Лицей. Профессор опоздал и это меня волновало. На реферате были, кроме профессора Нольде (энциклопедия права), директор и два лицеиста, которые должны были читать после меня. Вначале у меня дрогнула нога, а потом я совсем успокоился и говорил около часу совсем спокойно. Профессор во всем, за исключением одной подробности, со мной согласился и поставил «весьма». (Для рефератов нет баллов, есть только «весьма», «хорошо» и «неудовлетворительно). После этого я поехал слушать «Севильского цирюльника». Играл Шаляпин. Весь театр и мы хохотали. За целый день я так устал, что не велел себя будить и, улегшись в 12 часов ночи, проснулся только около часа дня».
Олег Константинович окончил лицей в 1913 году, с серебряной медалью. В день последнего лицейского экзамена, Олег узнал, что его выпускное сочинение «Феофан Прокопович, как юрист», было удостоено Пушкинской медали, что особенно его порадовало, так как Пушкинская медаль давалась не только за научные, но и за литературные достоинства сочинения Главным делом своей жизни князь считал писательский труд: «Быть писателем — это моя самая большая мечта, и я уверен, убежден, что я никогда не потеряю желания писать». Его решение идти вперед именно по этому пути остается бесповоротным. Он чувствует себя готовым и снова горит желанием осуществить свою мечту. В 1913 году Олег Константинович пишет целый ряд великолепно сделанных очерков, под общим заглавием: «Сценки из собственной жизни». Окончив лицей, князь думал всерьез заняться юриспруденцией, но Олега решили посвятить в военное дело и он должен был поступить в лейб-гусары эстандарт-юнкером. Но этого не произошло, Император произвел князя в корнеты. Надо заметить, что князь Олег был рад такому повороту, он очень хотел служить Родине. С самого детства его воспитывали в любви к ней, в чувстве долга, Олег мечтал быть достойным титула русского князя. Чаще всего волновала его фраза, когда-то сказанная его прадедом Императором Николаем I: «Мы, Князья, обязаны высоко нести свой стяг, чтобы оправдать в глазах народа свое происхождение».
«Нет, прошло время, когда можно было почивать на лаврах, ничего не знать, ничего не делать нам – князьям. Мы должны высоко нести свой стяг, должны «оправдать в глазах народа наше происхождение». В России дела так много! Мне вспоминается крест, который мне подарили на совершеннолетие. Да, моя жизнь - не удовольствие, не развлечение, а крест. В пример себе я ставлю Папа. Мне хочется довести себя до такого нравственного совершенства, которого достиг он. И тут-то я чувствую, насколько я хуже его. Меня пугает моя страстность, страстность во всем, что я делаю. 5 мая 1913 года».
Сообщение №: 1396
Любимая цитата:: Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает! Не бойтесь ошибаться — бойтесь повторять ошибки
Зарегистрирован: 05.09.10
Откуда: Франция
Репутация:
16
Вот как вспоминает Князь Гавриил Константинович дни, когда Олег стал корнетом.
…Эстандарт-юнкеров больше уже тогда не существовало, но так как Олега не хотели почему-то делать вольноопределяющимся (должно быть, считая, что высочайшей особе не подходит быть таковым), решили сделать его эстандарт-юнкером. Но Государь сразу произвел его в корнеты. Олег совсем не знал военной службы и потому ротмистру Зякину поручено было учить его уставам. Олег, как в высшей степени добросовестный человек, рьяно принялся за учение. В день последнего лицейского экзамена, Олег узнал, что его напряженные труды нашли себе справедливую оценку: он кончил Лицей с серебряной медалью, а выпускное сочинение «Феофан Прокопович, как юрист», было удостоено Пушкинской медали<...> С 18 до 23 мая Олег каждый день ожидал высочайшего приказа о назначении его в Гусарский полк эстандарт-юнкером, но дни текли, а ожидаемое известие не приходило. Он нервничал, тосковал и не знал, чем объяснить такое промедление. Наконец, в день Вознесения пришло радостное известие, на которое Олег совершенно не рассчитывал. Вот как описано это событие самим Олегом в «Сценах из моей жизни»: «Наступил праздник Вознесения. Уже за несколько дней перед ним, Игорь и я были приглашены ехать с Романом и Надей (сын и дочь великого князя Петра Николаевича) в Знаменку, играть в теннис. Предполагалось собраться у них после 12-ти и выезжать из Петербурга на моторах. В этот день меня как-то особенно тянуло в церковь. Я как будто предчувствовал, что со мной должно произойти что-то необыкновенное, и перед этим мне хотелось помолиться. Подчиняясь этому влечению, я направился утром в храм-памятник (храм на месте покушения на Александра II), пришел к началу, стал в толпе, но постоянная давка, входящие и выходящие, мешали мне сосредоточиться. Я давно был знаком сторожу и он меня охотно впустил в алтарь, где я и простоял обедню. Служба приближалась к концу. Священник, причастив детей, повернулся и вошел царскими вратами в алтарь. Заметив меня, он сказал: «Нагните голову». Я послушался, хотя и не отдавал себе отчета, почему это нужно. Священник подошел и, держа чашу над моей головой, медленно благословил меня ею... Когда мы приехали в Знаменку и вошли в дом, то увидали, что в столовой уже наливала чай Анна Алексеевна. Все садились, двигали стульями, смеялись, разговаривали. Как всегда в подобных случаях, шум был невероятный: — Вам сколько кусков сахара? Два. — Мне не чаю, а шоколада, — Пожалуйста, не говорите все разом! — Ваше высочество! Вас просят к телефону из Петербурга генерал Ермолинский, — сказал подошедший к столу лакей. Сердце у меня екнуло. Я поспешно встал, прошел маленький коридорчик и очутился в комнате, где был телефон. — Барышня!— говорил лакей. — Со мной говорят из Петербурга, а вы меня разъединили. Пожалуйста... так точно. Его высочество у телефона... Сейчас будут говорить. Я взял трубку. — Николай Николаевич, это Вы? — Да, получена телеграмма от князя Орлова, что Государь Император зачислил вас корнетом в лейб-гвардии Гусарский полк. — Что? — Корнетом в Гусарский полк. Поздравляю! — Ничего не понимаю. Какой Гусарский полк? — Государь вас зачисляет корнетом в Гусарский полк. — Не может быть! Неправда! Ура-а-а! При этих радостных криках влетают в комнату Роман и Надя. — Что? Что такое? Что случилось? — Государь меня зачислил в Гусарский полк корнетом... Только это ошибка, нечему радоваться, — и, обратившись к телефону, я спросил: — Николай Николаевич, кем я зачислен? — Корнетом. — Эстандарт-юнкером? — Корнетом, кор-не-том. — Это ошибка! — Никакой ошибки. Сущая правда. Надя и Роман стояли в дверях, изумленные не менее моего. — Только, ради Бога, — сказал я им, — не говорите никому про то, что слышали... О своем производстве я решусь сказать только Игорю. Пойдем его искать. Игорь, только что приехавший, стоял в это время в уборной спиной ко мне и мыл руки. — Господин паж, — обратился я к нему строго. — Позвольте вас спросить, по какому праву вы стоите ко мне спиной? — Что? Ты с ума... — Потрудитесь молчать! С вами говорит корнет Гусарского полка. — Что? Неправда! — Нет, правда. Получена телеграмма от Орлова. — Ну?.. Сердце мое было переполнено. Я бросил всю компанию и ринулся в сад... Перескочив разом несколько ступеней крылечка флигеля, я побежал по дорожке, вдоль чудных кустов сирени, которая была в полном цвету»... На следующий день, Олег, переодевшись в военную форму, явился в полк. Пять дней спустя, 29 мая 1913 года, состоялся высочайший приказ, по которому все, окончившие в этом году лицеисты, утверждались в соответствующих гражданских чинах. Олег утверждался в чине титулярного советника. Приказ этот вышел, следовательно, тогда, когда Олег уже числился корнетом. Олег начинал совершенно самостоятельную жизнь. Князь и его брат Гавриил поехали в Петергоф являться к Государю. Олег — по случаю производства в офицеры, а Гавриил — по случаю возвращения в полк, после окончания Лицея. Государь принял их в своем кабинете, и, как всегда, был очень ласков. Продержал он их очень недолго.
Не успел Олег явиться по начальству, объездить с визитами офицеров и отдежурить по полку, как сильное воспаление легких в связи с плевритом приковало его к постели и изменило все предположения и планы. Так вместо военной службы осенью 1913 года князь Олег был отправлен в Крым. С детства он отличался слабым здоровьем, поэтому его часто возили в Ливадию. Там в Крыму, в ныне Крымском Республиканском Краеведческом Музее сохранилась запись, что в сентябре 1913 года его "осчастливили своим посещением Ея Высочество Княжна Марина Петровна и Князья Олег Константинович и Роман Петрович". У семьи Великого князя Константина Константиновича не было собственного имения на юге и поэтому они отдыхали у родственников в "Хараксе", принадлежавшем Георгию Михайловичу, или в "Кичкинэ", имении брата Дмитрия Константиновича.
В Крыму находился дворец «Дюльбер» принадлежавший Великому князю Петру Николаевичу, там часто бывали его дети Князь Роман Петрович и Княжны Марина и Надежда Петровны. Именно с Надеждой Петровной у юного князя случилась любовь, как позже вспоминала Великая княгиня Елизавета Маврикиевна, это была чистая любовь, они нежно любили друг друга. Но на пути к их счастью лежали преграды - Надежда была младше и против их любви выступала её мать Великая княгиня Милица Николаевна, она считала князя не подходящим будущим мужем для юной княжны, ещё и потому что - он «только» князь крови императорской.
Ту зиму он провел в любимом имении Осташево под Москвой.
Сообщение №: 1397
Любимая цитата:: Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает! Не бойтесь ошибаться — бойтесь повторять ошибки
Зарегистрирован: 05.09.10
Откуда: Франция
Репутация:
16
Он продолжал подготовку ко второму изданию факсимиле Пушкина. Так же князь провел зиму, уделяя много времени изучению дневников, рукописей и документов своего августейшего деда Великого князя Константина Николаевича, он мечтал издать о нем биографическую книгу. Своего деда, дети звали «Анпапа», а бабушку Александру Иосифовну «Анмама» Великий князь, как человек и государственный деятель, всегда был идеалом для князя. Материал был богатейший, и будущий автор горел желанием приступить к работе.
Но наступил 1914 год. Личная жизнь Князя Олега и жизнь горячо им любимой России понеслась стремглав, туда вперед, в ещё неведомое тогда для всех будущее.
В начале года князь Олег Константинович и княжна Надежда Петровна обручились. Её мать все ещё была против их брака, а родители Князя благословили влюбленных. Княжне на тот момент было только 16 лет, но Олег сказал, что будет ждать столько, сколько нужно…
Желание князя служить на благо Родины, и высоко нести свой княжеский стяг не оставляли его.
«Меня всегда увлекает мечта, что, в конце концов, в Царской семье образуется с течением времени остров. Несколько человек будут проводить в жизнь реакцию по отношению ко всем безобразиям сегодняшней жизни. И мало-помалу опять появятся настоящие люди, сильные и здоровые духом, а во-вторых, и телом. Боже, как мне хочется работать на благо России…». (Дневник князя. 30 марта 1914 года)
Летом 1914 г. князь Олег Константинович посетил в Бари построение русского храма во имя святителя Николая и при нем странноприимницы для паломников в Бар-граде.
Следя по донесениям строительной комиссии, а также по присылаемым фотографическим снимкам за состоянием производящихся в Бари построек и предвидя в скором времени их окончание, барградский комитет признал необходимым произвести летом 1914 года подробный осмотр построек. Нужно было выяснить на месте, при участии членов строительной комиссии, неотложные вопросы, относительно внутренней отделки помещений, а также по снабжению храма и странноприимного дома предметами обстановки. Столь сложное и ответственное поручение, вследствие предложения председателя комитета, изволил принять на себя пожизненный действительный член Императорского Православного Палестинского общества Его Высочество князь Олег Константинович, отбывавший в Италию после перенесенной зимой тяжелой болезни для поправления своего здоровья. Во время недельного пребывания в Бари князь Олег проявил исключительное внимание к делу комитета и лично разобрался в весьма многих строительных вопросах. Прибыв в Бари 3 июля 1914 года Князь, несмотря на усталость, после долгого и утомительного путешествия, и крайне жаркое время года, ежедневно подробно осматривал произведенные строительные работы. Он не отказывался всходить даже на самый верх здания по колеблющимся подмосткам, выслушивал доклады архитектора и подрядчиков, и давал свои весьма ценные в хозяйственном отношении указания. В ранние утренние часы и поздно вечером назначал заседания строительной комиссии, на которых подвергались всестороннему обсуждению наиболее существенные вопросы строительства и предстоящее оборудование храма и странноприимницы. Во время нахождения князя Олега Константиновича в Бари был заключен договор с подрядчиком Камышовым на устройство черепичной крыши над зданием странноприимницы. Это было особенно важно из-за необходимости прикрыть возведенную постройку от обильных в Италии осенних дождей, также был окончательно решен вопрос о применении пароводяного отопления во всех помещениях странноприимницы, а также и в церкви.
Так как во время пребывания Его Высочества в Италии отношения между Россией и Германией принимали тревожный характер, и дипломатические осложнения не предвещали мирного разрешения, которые возникли из-за Сербии, то князь Олег Константинович, будто предчувствуя надвигавшиеся грозные события, отказался от отдыха на юге Италии, и пожелал возвратиться на родину.
В июле 1914 года началась Первая Мировая Война.
Перед самой войной он вернулся в полк, несмотря на то, что по состоянию своего здоровья мог бы и не возвращаться. Вот что он пишет по этому поводу в своем дневнике: «Утром 18-го явился в полк. Мне сообщили, что в состав полка я не записан и что мне советуют, в виду слабого здоровья и незнания строевого дела, зачислиться ординарцем в Главную Квартиру. Я пошел ругаться и даже, кажется, переубедил В.» (Должно быть, ротмистр граф Велепольский, командир 5-го эскадрона). После долгих хлопот Олегу действительно удалось, добиться оставления его в полку: «Меня, — пишет он в дневнике, — назначили в штаб полка. Командир сказал: «Я вам специально сообщаю, что вы будете вести дневник полка и будете моим корреспондентом». «Надеюсь, что я у вас долго не останусь», — отвечал я, на что командир возразил: «Это уж мое дело!» «Несмотря на столь определенные обязанности, мне обещали, что если я буду хорошо себя чувствовать, меня назначат опять в строй». Олег был очень недоволен таким положением, он жаждал боевых подвигов, а совершать их при несении обязанности ординарца казалось ему невозможным. В Дневнике Олега имеются краткие записи его переживаний в эти знаменательные дни: «Мы все пять братьев идем на войну со своими полками. Мне это страшно нравится, так как это показывает, что в трудную минуту Царская Семья держит себя на высоте положения. Пишу и подчеркиваю это, вовсе не желая хвастаться. Мне приятно, мне только радостно, что мы, Константиновичи, все впятером на войне». Настроение Олега было восторженно-приподнятое: «17 июля, в девять часов пять минут вечера, была получена в полку телеграмма о мобилизации. Уже к 19 июля строевой состав был готов к выступлению. Лошадей по конской повинности полк получил к утру 20 июля. Мобилизация прошла быстро и спокойно. Всеми было замечено, какой порядок царил между приходящими запасными. Много принято было добровольцев, которые ежеминутно подходили к офицерам с просьбой принять их в ряды нашего полка»— так начинает полковой дневник Олег.
20 июля 1914 года, в день объявления войны, князья Константиновичи получили повестку явиться на молебен в Зимний Дворец, к 3 с половиной часам дня. Князья Олег, Игорь и Гавриил поехали на автомобилях из Павловска в Петербург. По воспоминаниям Князя Гавриила, в Зимнем Дворце собралось все Семейство. ( Император, Императрица, Великие княжны и Наследник Цесаревич). Великий князь Николай Николаевич сидел в кресле в комнате, рядом с Малахитовой гостиной. Он только что был назначен Верховным Главнокомандующим и был возбужден. Князья вошли в Николаевский зал за Государем и Государыней. Зал был полон, главным образом, офицерами. Был отслужен молебен, по окончании которого Государь Николай II громким и ясным голосом объявил о начале войны. В своей речи он сказал, что благословляет любимые им войска гвардии и Петербургского военного округа, и что он не заключит мира, пока хоть один вражеский солдат останется на русской земле. Когда Государь сказал, что он благословляет гвардию, Великий князь Николай Николаевич опустился на одно колено и весь зал за ним. Жена князя Иоанна, княгиня Елена Петровна, бросилась к Государю и поцеловала ему руку за то, что он выступил на спасение Сербии, она была урожденная сербская принцесса. Государь пошел в залы, выходившие на Дворцовую площадь, и вышел на балкон. При виде Государя и Государыни вся огромная толпа, запрудившая Дворцовую площадь, опустилась на колени. Николай Николаевич, проходя мимо лейб-казачьего караула, взялся за свою казачью шашку и сказал казакам, что в продолжение войны он всегда будет ее носить. Все Семейство прошло в комнаты Государя и Государыни, и прощались с теми князей, кто уходил на войну. Государь спросил Олега об его здоровье, усомнившись, может ли он идти на фронт. Олег ответил, что может.
«Такого человека, как Олег, нельзя было удержать дома, когда его полк уходил на войну. Он был весь порыв, и был проникнут чувством долга».
Великая княгиня Мария Павловна подошла, и в слезах благословила князей Константиновичей от лица их родителей, которые еще не приехали из заграницы. Она думала, что они уйдут на войну до их возвращения. Из Зимнего Дворца князья Олег, Гавриил и Игорь поехали в часовню Спасителя, на Петербургской стороне, а оттуда в Петропавловскую крепость, помолиться у могил предков и попросить Их помочь быть их достойными на поле брани. Из крепости они поехали на Смоленское кладбища, на могилу Ксении Блаженной, Вернувшись в Мраморный дворец, они зашли к дяде Дмитрию Константиновичу, проститься. Князь Иоанн предложил братьям причаститься перед отъездом на войну. Он заказал в Павловской дворцовой церкви раннюю обедню. Служил семейный духовник архимандрит Сергий. Перед обедней он сделал общую исповедь. Церковь была совсем пуста, пришли только Елена Петровна, Антонина Рафаиловна (Нестеровская - с ней князь Гавриил был обручен, но пожениться они смогли только после февраля 1917 года, в первой части мемуаров он называет её А.Р), и какая-то простая женщина, которая, когда князья причащались, громко плакала и причитала. Князь Гавриил предложил Олегу и Игорю съездить проститься к дяде Павлу Александровичу, к которому питал нежные чувства. Они приехали в Царское Село, в его новый дворец. Великий князь Павел принял их в своем кабинете.
«Наконец, слава Богу, родители благополучно приехали из Германии, где застала их война. Отец перед самой войной был в Бад-Вильдунген, где лечил почки, а матушка с братом Георгием и сестрой Верой — сперва в Бюкебурге, у своей старшей сестры, а затем у своей матери. Отец сперва не хотел верить в возможность войны и не уехал вовремя, а потом был вынужден срочно выехать на автомобиле, который ему предоставил светлейший князь Ливен. Отец затем где-то встретился с матушкой, и они выехали в Россию. Но в это время была объявлена война. Поезд, в котором находились мои родители, остановили недалеко от русско-немецкой границы и поставили возле него часовых. Чуть ли не в коридоре вагона родителей стоял немецкий часовой, причем двери купе приказано было не закрывать. Таким образом, родители провели ночь. На следующий день их всех посадили на автомобили с опущенными занавесками и перевезли через границу. Их предупредили, что если они будут высовываться, то в них будут стрелять. По дороге, уже в России, их высадили из автомобилей и предоставили дальше идти пешком. Должно быть, немцы считали, что им самим ехать дальше небезопасно. И так, пешком, мои родители, брат Георгий одиннадцати лет, сестра Вера восьми лет, фрейлина матушки бар. С. Н. Корф, кн. Шаховской, воспитатель Георгия француз Бальи-Конт, Верина англичанка и прислуга пошли по шоссе, на восток. Своего адъютанта, Сипягина, присоединившегося на пути, и своего старого камердинера Фокина отец отправил обратно, за отставшим багажом. Но Сипягина немцы объявили пленным, и так он никогда больше в Россию и не вернулся, а Фокин вернулся через несколько недель, через Данию. Бедные родители и все бывшие с ними шли пешком, пока не встретились с разъездом уланского Смоленского полка. Начальник разъезда штаб-ротмистр Бычко узнал моего отца и помог всем добраться до ближайшей станции железной дороги. Родители затем уже благополучно прибыли в Павловск. На отца сильно подействовали пережитые волнения, но, как всегда, он ничего не говорил, а переживал их молча, в своей душе». (Воспоминания Князя Гавриила)
«Помню, как вернувшись из Зимнего дворца после слов Государя о начале военных действий, я заехал в Мраморный дворец и на лестнице встретил Олега Константиновича. Он был буквально потрясен тем, что он видел и слышал в Зимнем дворце. Бросившись ко мне, он обнял меня и сказал: «Вы знаете, такие минуты бывают раз в жизни, и счастлив тот, кому Бог дал их пережить… Я не дождусь отъезда на войну… вот теперь пришло мое время». (Из воспоминаний М. Г. Гаршина)
Сообщение №: 1398
Любимая цитата:: Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает! Не бойтесь ошибаться — бойтесь повторять ошибки
Зарегистрирован: 05.09.10
Откуда: Франция
Репутация:
16
Отправлено: 15.07.11 12:32. Заголовок: Накануне ухода на во..
Накануне ухода на войну в полку был молебен на Софийском плацу днем, после обеда. Полк в этот день представлял собой необычайную картину: - серые лошади были выкрашены в зеленый цвет, чтобы быть менее заметными, Лошадь князя Гавриила Ольнара, по его словам, - «с удивлением осматривала себя, поворачивая голову, и видимо боялась самой себя». Полк выстроился в конном строю. Посреди каре стоял аналой и духовенство. Первый взвод 4-го эскадрона был назначен для приема штандарта, под командой Гавриила Константиновича. Он поехал во главе взвода к дому командира полка и выстроил взвод развернутым фронтом перед командирским подъездом. «Мне не впервые было везти штандарт к полку, но тот день был особенный, полк уходил на войну, и я чувствовал это и сильно переживал. Приняв штандарт, я повез его на Софийский плац. Не доезжая до полка, я снова построил фронт взвода и, согласно уставу, скомандовал «шашки вон!» Раздались звуки полкового марша. Полк встречал свою святыню, штандарт — эмблему верности и преданности престолу и отечеству. Как я счастлив, что мне пришлось подвозить штандарт к полку в этот незабвенный день!» На молебен приехал верховный главнокомандующий Николай Николаевич, в качестве старого командира полка. На молебен собрались родственники и знакомые офицеров полка. По окончании молебна полковой батюшка, о. Иоанн Блажевич, обходил полк и кропил его святой водой. Николай Николаевич благословил полк небольшой иконой. Он держал ее в поднятой руке и очень громко и нервно говорил. Затем он обратился к полку с речью - «страшно кричал и махал шашкой». Олег был в строю 5-го эскадрона. Одно время его чистокровная Диана начала было шалить, но он с ней справился. Антонина Рафаиловна, тоже бывшая на молебне, говорила потом, что во время прохождения на Олега было страшно смотреть: так он был худ.
23 июля полк выступил на войну. Олег пишет в полковом дневнике: «В течение 23-го июля, шестого дня мобилизации, эскадроны, пятью эшелонами прибывали на станцию Александровскую, где происходила погрузка»... Утром в этот день, перед отъездом в полк, братья пришли к родителям проститься. Отец, Великий князь Константин Константинович благословлял каждого из них. Ставя на колени, в углу перед образами в своем кабинете, он говорил братьям, чтобы они помнили, кто они, и соответственно этому держали себя и добросовестно служили. Эти же слова Великому князю говорил его отец, когда тот отправлялся на Турецкую войну в 1877 году.
Перед своим отъездом князь Олег Константинович попросил Великую княгиню Елизавету Маврикиевну вернуть обручальное кольцо своей невесте княжне Надежде Петровне.
«Я вижу перед собою, с той отчетливостью, которая свойственна скорби, князя Олега Константиновича в походной боевой форме, с его милым лицом и мягким, устремленным задумчиво вдаль взором «говорящих» глаз, - сердечно прощающегося со мною 23 июля, в день его отъезда в действующую армию… Нас соединяла любовь к Пушкину, к которому он относился восторженно, проницательно и трудолюбиво. В Пушкине, рукописи которого были начаты им с таким успехом, - для него олицетворялось все, чем сильна, своеобразна, дорога и по праву может быть горда Россия. И когда эта Россия позвала Олега Константиновича на брань, он отдал ей все силы и помышления, сознавая, что есть исторические минуты, когда родина, видоизменяя слова Писания, должна сказать: Да оставит человек отца и матерь свою и прилепится ко мне. В его душе, так понимавшей и знавшей Пушкина, не мог не прозвучать завет «старицы-пророчицы» молодому витязю:
Уберися честно ранами, Ты омойся алой кровию…»
Из воспоминаний А. Ф. Кони
В пути у офицеров был отдельный вагон и у каждого свое спальное место. Олег в полковом дневнике записывает: «Настроение всех было восторженное: гусары пели песни, на станциях толпы народа встречали нас криками «ура» и горячими пожеланиями успеха». К 25 июля последний эшелон прибыл на станцию Пильвишки и вечером этого же дня полк расположился биваком в районе деревень Верокишке-Уштиловье-Антоново, верстах в 4-х от станции. На следующий день полк отдыхал на биваке до 5 часов пополудни, когда внезапно пришло приказание седлать лошадей. В 6 часов все эскадроны выступили в местечко Пильвишки, где находился штаб 2 Гвардейской кавалерийской дивизии. Оттуда полки, с артиллерией, двинулись на фольварк Романишки. 27 июля в 5 часов утра всей дивизии было приказано выступить к лесу, восточнее фольварка Котовщизна, куда все прибыли к семи часам утра и где полк стал в резерве. С утра шел дождь, но мало-помалу стало разгуливаться. Командир бригады, командир полка и офицеры вышли на опушку леса, с которой ясно был виден городок Владиславов, а за ним постройки немецкого города Ширвиндта. Носились слухи, что в последнем находится батальон пехоты противника, что на вышке кирки стоит пулемет, для обстрела моста через пограничную речку Шешупу.
Гусарский полк, с которым выступил в поход корнет Олег Константинович, входил в состав первой действующей армии и уже в начале августа 1914 года получил боевое крещение в Восточной Пруссии. В двадцатых числах августа дивизия стала на отдых. Полк расположился биваком в деревне Рейшенфельд, в которой оставался несколько дней. В Рейшенфельде Олег, Игорь и Гавриил поместились в одном доме. Вместе с письмами, пришли посылки из дому. Князь Олег был очень энергичен и добросовестно вел полковой дневник, для чего расспрашивал офицеров об их действиях. Все трое послали однажды дяденьке телеграмму о том, что с благодарностью думают о нем, и следуют его советам: ведь два года подряд, живя в Павловске, они ежедневно ездили с ним верхом, в любую погоду, и вообще всегда были под его надзором.
В эти дни 3 и 4 эскадроны, под командой полковника Гревса заняли город Рессель.
Олег в эти дни по-прежнему находился в штабе. «Я очень доволен, — писал Олег 15 августа генералу Ермолинскому. — Отношения прекрасные. Наступление тоже... Я пишу дневник полка и нахожусь при штабе, где приходится много работать и бывать под огнем. Но все же хотелось бы в строй».
В начале октября русская армия во время второго своего наступления вновь достигла границы Восточной Пруссии. 2-я гвардейская кавалерийская дивизия участвовала в боях за город Ширвиндт. Князь Олег был при штабе полка, но он все время стремился в строй. Наконец, его перевели во 2 эскадрон, однако, ответственных поручений ему не давали и берегли его, потому что, несмотря на всю свою добросовестность и старание, он службы еще не знал. Офицеры эскадрона очень полюбили Олега и были с ним в самых дружеских отношениях. Все же, 6 августа в составе Лейб-гвардии Гусарского полка 2-й гвардейской кавалерийской дивизии он получил боевое крещение в знаменитом бою под Каушеном.
Утром 6 августа 1914 года, спустя несколько дней после начала Первой мировой войны, части Лейб-Гвардии Его Императорского Величества Конного полка, вместе с кавалергардами стремительно наступающие от восточно-прусской границы России, взяли деревню Краупишкен.Противник закрепился дальше в деревне Каушен, немецкая пехота и артиллерия обрушили оттуда бешеный огонь на конногвардейцев, кавалергардов из 1-й бригады 1-й Гвардейской кавалерийской дивизии. Им приказали спешиться. Кирасирская гвардия пошла на германские батареи, расстреливающие их в упор, в полный рост. Шквал свинца и картечи косил, но гвардейцы, заваливая поле телами, откатывались лишь для того, чтобы снова подняться и идти в огонь.В этой сумасшедшей, грохочущей карусели эскадроны были перебиты и переранены, и показалось -захлебнется столь горячее, успешное русское наступление в самом начале войны. Вдвойне было горько, что в пешем строю гибла кавалерийская элита. Военные теоретики единодушно считали, что при пулеметно-ружейной огневой мощи того времени уже невозможна конная атака на пехотные позиции. День стал черен от дыма, пороховой гари и криков умиравших в атаках. Из Каушена безостановочно гвоздила пристрелявшаяся от мельницы батарея: дивизия споткнулась о германский оплот, обливаясь кровью своих ударных частей. Целым в резерве остался один-единственный эскадрон Конного полка. Он словно и существовал на такие случаи, когда геройство последних оставшихся в живых или оправдывает исторический гвардейский завет: «Гвардия умирает, но не сдается!» -или побеждает, совершая немыслимое. Это был 3-й шефский конногвардейский эскадрон Его Величества под командой ротмистра Петра Врангеля. Царский эскадрон уцелел, потому что по традиции охранял полковое знамя. Командир дивизии генерал Казнаков был вынужден бросить и его в этот Каушенский бой, который войдет в анналы. Его высокоблагородие гвардии ротмистр барон фон Врангель, получивший приказ атаковать в конном строю своим эскадроном Каушен, прекрасно знал академические утверждения о невозможности конной победы над палящими напрямую пехотинцами и артиллеристами. Ротмистр Петр Врангель, сверкнул обнаженной шашкой и закричал атаку: - Шашки к бою, строй, фронт, марш, ма-арш! Конники его эскадрона будто на параде выпрямились в седлах, потом пригнулись, выхватывая оружие, и ринулись в дымы и разрывы Каушена.Доскакать можно было, только примеряясь к местности. Врангель превосходно использовал ее: перелесок, пригорки, – чтобы под их прикрытием сблизиться с палаческой батареей, наглухо прикрытой мельницей. Эскадрон вдруг вылетел напротив нее в ста тридцати шагах и молниеносно развернулся. Изумленные внезапностью немцы ударили наудачу, сразу не успели изменить прицел... Эскадрон гвардии ротмистра Врангеля шел в лоб, уже не сворачивая. В грохоте пушек и визге пуль, предсмертном лошадином ржанье, свисте осколков на полном скаку редел эскадрон. Все его офицеры, кроме командира, нашли смерть и двадцать солдат были убиты, ранены в этом последнем броске. Коня Врангеля, обливающегося кровью от девяти картечных ран, сразили под ротмистром уже около вражеских траншей. Барон вскочил на ноги и кинулся с шашкой к батарее. Остатки врангелевского эскадрона дрались на немецких позициях врукопашную. Так был взят Каушен.
Сообщение №: 1399
Любимая цитата:: Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает! Не бойтесь ошибаться — бойтесь повторять ошибки
Зарегистрирован: 05.09.10
Откуда: Франция
Репутация:
16
Отправлено: 15.07.11 14:40. Заголовок: В дневнике князя бой..
В дневнике князя бой под Каушеном пропущен. Правильнее всего предположить, что записи делались в другой тетради, но что эта тетрадь в походе утеряна. Между 20 августа и 11 сентября Олегом не сделано в дневнике ни одной записи. 11 сентября Олег записывает: «II сентября полк оставался в Кошанах. Утром в 8 часов, получено было приказание строиться за деревней на поле оставшимся эскадронам, ввиду приезда командующего армией. Люди, оставшиеся с больными лошадьми ушедших на разведку эскадронов, тоже выстроены. Вскоре было приказано перевести полк на другую сторону деревни и встать около драгун. Погода стояла хорошая. Между шоссе и Кошанами на поле мы ожидали приезда ген. Ренненкампфа. Он поздоровался с полком и поблагодарил нас за усердную работу. После молебна, который был отслужен прот. Шавельским, была раздача орденов».
Решительное наступление русских войск прекратилось только 11 августа на линии Лабиау-Типиау, в 30 верстах от Кенигсберга. Ко времени последовавшего затем отступления армии на Олитскую позицию, полк, равно как и вся 2 Гвардейская кавалерийская дивизия, был переведен на левый фланг с целью задержать наступление громадных сил противника. Гусары блестяще выполнили свою боевую задачу, хотя и бывали иногда в довольно тяжелом положении, как например под Гольдапом. В десятых числах сентября началось новое наступление, а к 20-му русские войска, беспрерывно сражаясь, подошли вновь к германской Границе.
О том, что переживал в это время Олег, живо говорит его письмо к отцу от 11 сентября:«Не знаю, как и благодарить Вас, наши милые, за все, что Вы для нас делаете. Вы себе не можете представить, какая радость бывает у нас, когда приходят. Сюда посылки с теплыми вещами и с разной едой. Все моментально делится, потому что каждому стыдно забрать больше, чем другому, офицеры трогательны. К сожалению только многие забывают, что нас много и потому какая-нибудь тысяча папирос расхватывается в одну минуту и расходуется очень, очень скоро. Надо посылать много. У солдат нет табака, папирос, на что они очень часто жалуются: «Вот бы табачку али папирос!» Мы живем только надеждой, что на нашем фронте немцы скоро побегут, — тогда дело пойдет к концу. Так хочется их разбить в пух и со спокойной совестью вернуться к Вам. А иногда к Вам очень тянет! Часто, сидя верхом, я вспоминаю Вас и думаю, вот теперь Вы ужинаете, или Ты читаешь газету, или Мама вышивает. Всё это тут же поверяется взводному, который едет рядом.
Взводный мечтает в это время о том, что Бог поможет разбить немцев, а потом скоро придет время, когда и он, наконец, увидит семью. Такие разговоры с солдатами происходят часто. Иногда очень хочется увидеть Вас, побыть с Вами. Я теперь так сильно чувствую это и думаю, и знаю, что Вы там, далеко, вспоминаете нас, стараетесь нам помочь. Это очень нас всех ободряет. Я становлюсь «пипс», и мне стыдно перед товарищами, которые могут заметить, что на глаза у меня навернулись слезы. Были дни очень тяжелые. Одну ночь мы шли сплошь до утра, напролет. Солдаты засыпали на ходу. Я несколько раз совсем валился на бок, но просыпался, к счастью, всегда во время. Самое неприятное — это дождь. Очень нужны бурки, которые греют больше, чем пальто. Где Костя? Что он? Ничего не знаем. Слыхали и читали у тебя или у Татианы в письме, что его товарищ Аккерман ранен около него. Да хранит его Бог! Все за это время сделались гораздо набожнее, чем раньше. К обедне или ко всенощной ходят все. Церковь полна. Маленькая подробность! Недавно я ходил в том же белье 14 дней. Обоз был далеко и все офицеры остались без белья, без кухни, без ничего. Варили гусей чуть не сами. Я сам зарезал однажды на собрание двадцать кур. Это, может быть, противно и гадко, но иначе мы были бы голодны. Никогда в жизни не было у нас такого желания есть, как теперь. Белого хлеба нет! Сахару очень мало. Иногда чай бывает без сахару. На стоянках картина меняется. Там мы получаем вдруг шоколад, даже какао, чай, папиросы и сахар. Все наедаются, а потом ложатся спать. Часто во время похода ложимся на землю, засыпаем минут на пять. Вдруг команда: «К коням!» Ничего не понимаешь, вскарабкиваешься на несчастную лошадь, которая может быть уже три дня не ела овса, и катишь дальше. Расскажи все это Климову (наездник отца), которому мы все кланяемся и часто жалеем, что он не с нами. Скажи ему, что Диана сделала подо мной около 1000 верст по Германии. Она немного хромает на правую переднюю, так как случайно растянула связки пута. Иногда хромота проходит. Ей пришлось прыгать в день по сотне канав, и каких канав! Идет она великолепно, и я всегда сам ставлю ее в закрытое помещение. Все наши люди здоровы. Передайте это пожалуйста их семьям. Макаров, Аверин, Кухарь (прислуга братьев) получили письма, первый даже несколько писем. У меня вестовой — столяр Мраморного дворца, шурин Румянцева-маляра. Вот совпадение! Молитесь за нас. Да поможет Бог нашим войскам поскорее одержать победу».
Под 12 сентября Олег записывает: «Эскадроны его величества и 4 уходят на разведку. В 8,5 часов выступаем по шоссе Езно на Вирбилишки. Я ищу еды и белого хлеба в штабе 4-го корпуса. Приехал Николаус (Ермолинский). Жратва: какао, бисквиты, омары и т. д. Вечером пели песенники 2-го эскадрона»... И далее: (13-го сентября) ... «Пришли в Сивиляны в 3 часа. Весь полк в разведке, кроме 2-го эскадрона»...
Наконец — 20 сентября: «Сегодня, 20 сентября 1914 года, обновляю эту книжку, снова увидев немецкую границу».
20 сентября был день Ангела Олега. Утром, когда полк строился, Игорь и Гавриил поздравили брата. Было холодно, и Олег был в полушубке.
Офицеры полка называли князей «братьями Константиновичами». Как-то на одном из биваков, во время завтрака, полковник Звегинцев сказал так, что бы все это слышали: «Братья Константиновичи хорошо служат»...
К записям Олега (23 сентября): ... «На север от Владиславова, впереди, ночью и утром гремят пушки. Мы отбили Ширвиндт, который сейчас занят нашей стрелковой бригадой. По словам прошедшего только что мимо нас раненого, немцы пытались вчера овладеть Ширвиндтом два раза». 24 сентября: ... «Идет бой под злополучным Ширвиндтом... Раух находится с главными силами где-то сзади и копается. Нам нужны еще пушки... Ночевали сегодня в Жарде-ле... Наш маршрут: Жарделе, Печиски, Блювы, Гудой-Це, Раугали, Рудзе, Бойтеле и Атмонишки»... 25 сентября: «Сегодня мы выступили в 8 час. Мороз. Делали рекогносцировку на Радзен. Шел только один наш полк со взводом артиллерии. Передовые части вошли в город, из которого в это время выехало несколько велосипедистов. Дозорные по собственной инициативе поехали вплотную на велосипедистов. Убиты двое. Совсем непонятно, отчего вся дивизия не принимает участия в этой совсем бестолковой операции».
26 сентября: «Выступили в 8 час. утра. Предположено идти в Дайнен затыкать дыру образовавшуюся между Стрелковой бригадой и 56 дивизией, с целью зайти немцам, сидящим в Шукле, в тыл. Конечно, мы знали, что это не будет сделано. Мы сейчас сидим в одном фольварке уже 11 часов, не дойдя еще до Владиславова. Слышны пулеметы и артиллерийские выстрелы... Стрельба чаще. Пехота отходит. Команда: «К коням!» Нам было приказано прикрывать лавой отходящую пехотную дивизию... Когда подошли лавой, то заняли фольварк... Додик и я на третьем, Голицын на втором, а Кушелев на первом (взводе)».
На этих словах оканчивается запись князя Олега Константиновича.
27 сентября, после полудня, 2-ая Гвардейская кавалерийская дивизия, имея в авангарде два эскадрона Гусарского полка, наступала в направлении Владиславова. Проходя недалеко от деревни Пильвишки, боковая застава заметила неприятельский разъезд и начала его обстреливать. Немцы шарахнулись в сторону и наскочили на четвертый эскадрон Гусарского полка, шедший в голове колонны главных сил. Тотчас же был открыт огонь. Разъезд повернул опять, но встретил заставу его величества эскадрона под командой корнета Безобразова.
Как раз в этот момент князь Олег, давно стремившийся в дело, стал проситься у эскадронного командира, графа Игнатьева, чтобы ему позволили с его взводом захватить зарвавшихся немцев. Эскадронный командир долго не соглашался его отпустить, но, наконец, уступил.
Все остальное произошло очень быстро. Преследуя отступающий неприятельский разъезд, князь Олег вынесся далеко вперед на своей кровной кобыле Диане… Вот они настигают отстреливающегося противника... Пятеро немцев валятся, прочие сдаются… Но в это время в князя Олега целится с земли раненый всадник… Выстрел.
И князь Олег падает с лошади...
Первыми подскакали к раненому князю вольноопределяющийся граф Бобринский и унтер-офицеры Василевский и Потапов. Первые два принялись перевязывать рану, а Потапов был услан за фельдшером и с докладом эскадронному командиру. На вопрос, не больно ли ему, князь Олег ответил отрицательно. Общими усилиями раненого перенесли в близкий хутор, где фельдшер Путь сделал ему первую настоящую перевязку. Увидав прискакавших на хутор братьев, раненый обратился к князю Гавриилу Константиновичу со словами: «Перекрести меня!», что тотчас же было исполнено. Когда началась стрельба, ротмистр Раевский послал князя Гавриила с взводом вправо от дороги, по которой они шли. Гавриил спешил взвод у какой-то изгороди и открыл стрельбу по противнику. После этого он прискакал на хутор, возле которого Олег лежал на животе на земле. Князь дал ему образок. Олег страдал, и брат подал ему яблоко, которое он стал грызть от боли. Гавриил оставался при нем очень недолго, потому что ему надо было вернуться в эскадрон. Игорь оставался при Олеге. Это было последним свиданием с Олегом, его брата, князя Гавриила Константиновича.
В это время приготовляли арбу. Раненого положили на солому и в сопровождении дивизионного врача Дитмана и князя Игоря Константиновича повезли в Пильвишки.
В течение этого долгого переезда князь Олег сильно страдал от тряски и беспрестанно задавал вопрос: «Скоро ли?» В Пильвишках, по собственной инициативе он приобщился Святых Тайн, говоря, что тогда, наверное «легче будет». На станции уже ожидал поезд. Сопровождать раненого по железной дороге был назначен уполномоченный Красного Креста В. А. Бутурлин. Тут же со станции была дана телеграмма Ковенскому коменданту.
Комендант вызвал к приходу поезда в Ковно находившегося там профессора Военно-Медицинской Академии В. А. Оппеля, консультанта Красного Креста. В своих воспоминаниях профессор Оппель рассказывает подробно о своей встрече с князем Олегом и о его положении: «27 сентября», пишет профессор Оппель, «я проработал в Ковенских госпиталях до ночи. В 9 часов утра 28-го я должен был выехать в Вильну. Однако меня разбудили в начале шестого утра и сказали, что по телефону требуют сейчас же на вокзал, что прибудет «князь». Зачем меня требуют, кто меня требует — всё это было для меня неизвестно. Ясно было одно, что я нужен для прибывающего. Я быстро оделся и отправился на вокзал. Еду по улицам, день чуть занимается. Подъезжаю к вокзалу, спрашиваю, в чем дело. Оказывается, меня вызвал комендант вокзала. Он получил известие, что в 6 часов утра в Ковну прибудет раненый князь Олег Константинович, и, зная, что я в Ковне, решил меня вызвать на вокзал. Теперь все это я понял... Не успели сделать распоряжение (о доставке носилок), как к вокзалу подошел паровоз с одним вагоном первого класса. Вагон я сейчас узнал. Это был вагон, предоставленный уполномоченному Красного Креста В. А. Бутурлину. Действительно, на площадке вагона я увидел самого Бутурлина, который вез раненого из Пильвишек. Я вошел в вагон, в отделение, в котором лежал князь Олег Константинович. Он встретил меня приветливой улыбкой. Раненый лежал на спине. Он был бледен, губы пересохли. Пульс прощупывался частым и слабым... Я предложил высадить раненого в Ковне, но общее желание — как самого раненого, так и его брата (Игоря Константиновича), и д-ра Дитмана, — склонялось к тому, чтобы сразу ехать в Вильну, дабы проконсультировать с проф. Цеге-фон-Мантейфелем. Так как переезд предстоял небольшой, то возражать против него не было причин. Моя помощь могла выразиться в сопровождении его высочества до Вильны. Ровно в 7 часов утра мы тронулись из Ковны. Я поместился в отделении князя Олега Константиновича. Последний, несомненно, страдал. За время стоянки в Ковне пульс несколько улучшился, но как только поезд пошел, пульс опять упал. Князь Олег Константинович бодрился, улыбался, временами говорил, временами закрывал глаза и погружался в полусон, но, тем не менее, его постоянно беспокоили ноги: в правой ноге не только имелись боли, но было и особенно беспокоившее раненого чувство онемения. Такое же чувство онемения тревожило левую ногу. Последнее обстоятельство было подозрительно и не вполне объяснялось наличием правосторонней раны. Как бы то ни было, осматривать рану, делать для этого перевязку в вагоне было, понятно, невозможно. Следовало пока лишь облегчать положение раненого без перевязки. Кое-что можно было сделать в этом отношении. Начать с того, что князь Олег Константинович очень неудобно лежал: под ним была постлана бурка, под головой ничего не было. Нашлась подушка. Этим маленьким удобством раненый остался очень доволен. Нашлось одеяло, которым укутали его высочество. Для подкрепления сил я поил раненого вином. Чуть успокоившись, его высочество пытался весело разговаривать, интересовался сведениями из газет, слушал чтение газеты вслух, но все это делал отрывочно. В Вильну мы приехали ровно в 10 часов утра. На вокзале приезда поезда ожидали проф. Цеге-фон-Мантейфель, проф. Бурденко и доктор Фомилиант. Явился вопрос, как вынести раненого из вагона, причинив ему наименьшие страдания. Нашли, что наиболее просто сделать это, воспользовавшись окном. Князя Олега Константиновича бережно укутали, через опущенное окно вдвинули в отделение носилки, осторожно положили на них раненого и вынесли его на платформу. Затем носилки были поставлены на автомобиль, рядом с носилками в автомобиле поместились мы с проф. Цеге-фон-Мантейфелем, и через несколько минут мы уже были в Витебском госпитале Красного Креста. В госпитале его высочество был встречен проф. Мартыновым. Там была уже готова операционная и отдельная палата. Раненого сразу внесли в операционную и положили на операционный стол для исследования. Сестры милосердия заботливо сняли с раненого одежду и все тело обтерли спиртом. Затем началось исследование. Как было установлено д-ром Дитманом сейчас же после ранения, на правой ягодице имелось маленькое входное пулевое отверстие. Правая ягодица припухла. <…>
Пульс был част, мал и слаб. Стало сразу понятно, что общее тяжелое состояние объясняется гнилостным заражением пулевого канала и начавшимся гнилостным заражением крови. Вставал вопрос, каким образом произошло заражение. Исследование пальцем прямой кишки обнаружило, что кишка пробита навылет и подкожно почти оторвана от жома. В правой стене кишки определялось входное, в левой — выходное отверстие пули.
Данные исследования разъясняли всю картину: пуля, войдя в правую ягодицу, прошла по ней, пробила прямую кишку и застряла где-то в левой ягодице. Стали понятны болезненные ощущения в левой нижней конечности. Ранку справа от заднепроходного отверстия следовало рассматривать, как добавочную, образованную или осколком пули, или, быть может, осколком отскочившей кости.
Спрашивалось, что делать? На совещании, в котором приняли участие проф. Цеге-фон-Мантейфель, проф. Мартынов, д-р Дитман и я, прежде всего, было признано, что состояние его высочества тяжелое, что, вследствие ранения, развилось заражение раны и заражение крови. Было признано, что для спасения его высочества, возможно, прибегнуть к операции, хотя и оперативное вмешательство не может гарантировать излечения. На операцию надо было смотреть, как на последнее средство, которое, быть может, остановит заражение. Само собой разумеется, результат совещания не мог быть сообщен раненому князю Олегу Константиновичу. Князь Игорь Константинович первый должен был выслушать грустный приговор о своем брате, с которым делил все радости и тяготы похода. Князю Олегу Константиновичу сообщили только, что операция нужна; на нее он охотно дал свое согласие. В виду слабой деятельности сердца, было желательно произвести операцию без общего усыпления. И действительно, операция была начата под местным обезболиванием новокаином. Однако, первый разрез через ранку около заднепроходного отверстия показал, что клетчатка около прямой кишки омертвела, что омертвение клетчатки идет в глубину пулевого канала, что, следовательно, требуется большой разрез, произвести который под местным обезболиванием невозможно. Потому перешли к хлороформному усыплению. Операцию его высочество перенес очень хорошо. После операции он перенесен был в отдельную светлую палату, где вскоре пришел в себя. Около трех часов дня раненый чувствовал себя очень хорошо. В это время он получил телеграмму от Государя Императора о пожаловании ему Георгиевского креста и телеграмму от Верховного Главнокомандующего. Нужно было видеть радость его высочества! Он с гордостью показывал мне обе телеграммы, и я рад был принести ему свои поздравления. К вечеру состояние здоровья раненого не ухудшилось. Надежда на благополучный исход заболевания чуть усилилась». Вечером же раненого посетил начальник Виленского Военного училища, генерал-майор В. А. Адамович, который в письме к Великому князю Константину Константиновичу так описывает свою встречу с Князем Олегом: «Его высочество встретил меня как бы «не тяжелый» больной. Приветливо, даже весело, улыбнулся, протянул руку и жестом предложил сесть. Я заботился только увидеть состояние, чтобы сообщить Вам и сделать посещение возможно короче. Войдя, я поздравил князя с пролитием крови за родину. Его высочество перекрестился и сказал спокойно: «Я так счастлив, так счастлив! Это нужно было. Это поддержит дух. В войсках произведет хорошее впечатление, когда узнают, что пролита кровь Царского Дома». Его высочество мне сказал, что вчера причастился. «Но вы скажите дома, что мне никто не предлагал. Это было мое личное желание. Я причастился, чтобы мне было легче». Оба князя сказали мне несколько восторженных слов о поведении солдат с ними вместе в боях. Князь Игорь прочитал брату телеграмму от Верховного Главнокомандующего. Выслушав, Олег Константинович перекрестился. Его высочество был оживлен и сиял в счастливом для него сознании своих страданий. Мгновениями же были видны подавляемые им мучения».
Сообщение №: 1400
Любимая цитата:: Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает! Не бойтесь ошибаться — бойтесь повторять ошибки
Зарегистрирован: 05.09.10
Откуда: Франция
Репутация:
16
Отправлено: 15.07.11 14:42. Заголовок: Дальнейший рассказ о..
Дальнейший рассказ о событиях находим в воспоминаниях H. H. Ермолинского: «Около часу ночи мне сообщили, что раненый проснулся. Я тотчас отправился в соседнюю палату и при свете лампады увидел моего дорогого князя. Он был бледен, как смерть. При виде меня приветливая, но крайне болезненная улыбка озарила его полудетское лицо. — Наконец-то, Николаус!.. Господи, как я рад!.. Теперь уже никуда не отпущу! Никуда! — Никуда и не уйду, — ответил я с волнением. — И здесь будем вместе и поправляться вместе поедем. — Да, да будем вместе... И в Домнихе будем... Помните, как тогда?.. Хорошо это было!.. Он был убежден в своем скором выздоровлении. Приходилось глотать слезы, чтобы себя не выдать. — Рассказал ли все Игорь? Ведь Государь мне пожаловал Георгия... Я так счастлив! Вот телеграмма... Там на столе... И от Главнокомандующего тоже... Я сел возле кровати, поправил ему ноги, как он просил, начал разговаривать, но вскоре заметил, что он погружается в забытье. Не могу назвать наступившее состояние сном, так как настоящий сон не приходил еще долго. При всякой моей попытке встать и выйти из комнаты, он открывал глаза и останавливал меня на полдороге: — Ну вот! Уже ушел... Только что начал рассказывать... Ведь сказал же, что не отпущу, и баста! Я опять возвращался, садился у кровати и продолжал свои рассказы. Полчаса спустя дыхание раненого стало ровнее. Мне удалось незаметно встать и, несмотря на скрипучие полы, тихонько выйти из комнаты. Я прилег и заснул часа на три.
Настало ужасное утро, вечно памятное 29 сентября. Около 11 часов утра пришла телеграмма, что великий князь и великая княгиня прибывают в Вильну к 5 часам вечера. Это известие очень обрадовало раненого: «Вот хорошо! Вот хорошо!» — повторял он беспрестанно. Вскоре ему захотелось мороженого. Послали в кондитерскую. Пока его приготовляли, князь Олег беспокоился и, по крайней мере, раз десять, нетерпеливо спрашивал, принесли ли его. Наконец мороженое пришло, и он поел его из моих рук с ложки. Около 12 часов дня проф. Оппель, остававшийся после перевязки у постели князя, осмотрел его еще раз и подтвердил, что надежды увеличиваются, так как пульс хорош и явных признаков заражения незаметно. Обрадованный его словами, я воспользовался минутой, когда раненый задремал, и отправился на вокзал, чтобы узнать точное время прибытия великокняжеского поезда. Утешительного оказалось мало: весь путь был настольно загроможден, что опоздание являлось неизбежным. Мне не оставалось ничего другого, как возвратиться в Общину. Но в это время к станции подошел поезд, в котором ехал в ставку Верховного Главнокомандующего великий князь Андрей Владимирович. Я решил войти в вагон и доложить его высочеству о тяжелом положении его троюродного брата. Выслушав доклад, великий князь тотчас же отправился со мною к раненому.
Из дневника Великого Князя Андрея Владимировича можно узнать об этой встрече некоторые подробности. «29 сентября> в 10 ч. 20 м. утра я приехал в Вильно и встретил на вокзале генерала Ермолинского. Узнав о моем приезде, он приехал сообщить, что в Вильне, в Витебской общине, лежит тяжело раненный Олег Константинович, привезенный вчера вечером с передовых позиций у Вроцлава. Я сейчас же сел в мотор с ним, и мы поехали в лазарет. Игорь был там. Он привез брата. Лучшие хирурги были налицо — профессор Цейге фон Мантейфель, Оппель, Мартынов.
Я долго с ними говорил. Они как будто питали надежду его спасти, но рана была ужасна, потеря крови значительна, что вызвало ослабление всего организма. Я хотел зайти к Олегу, но он спал. Я повез Игоря к себе позавтракать и в 2 [ч.] снова поехал в лазарет. Олег проснулся. Я зашел к нему. Он сейчас же сказал: “Как я рад тебя видеть, куда ты едешь?” Я ему сказал. Он спросил: “А ты рад ехать на войну?” Потом спросил, по-видимому, не желая, чтобы другие поняли: “Comment vont les affaires?” На мой благоприятный ответ он сказал: “Dieu merci”. Тут же стояла сестра. Он попросил дать ему поесть. На столике в блюдечке стояло мороженое, но совсем растаявшее. Сестра хотела принести свежее, но он попросил именно это растаявшее мороженое. Когда сестра дала ему попробовать, он сказал: “Это невкусно”, и сестра принесла свежее мороженое. “Вот это вкусно”; но, покушав очень немного, сказал: “Довольно”, взял платок, обтер себе рот и грустно на меня посмотрел. Затем он откинулся назад, и уставил свой взор в потолок, и глубоко вздохнул. Стоявший рядом доктор быстро схватил его руку, чтоб узнать пульс. Олег как будто очнулся и спросил: “Как пульс?” “Хороший”,— был ответ доктора. “Сестрица, сестрица,— позвал Олег,— скандал! — И, обращаясь ко мне: — Je te demande pardon, mais je crois que je vais vomir. ”. Видя, что я стесняю его, я вышел на минуту и скоро вернулся.
Профессор Оппель сидел у него и утешал: “Мы скоро его поправим, мы теперь молодцом”. Олег улыбался. Мне пора было ехать. Простился с ним. “Que Dieu te garde, спасибо, что заехал ко мне. Всего хорошего”. Пожелав ему скорее поправиться, я вышел. В соседней комнате я нашел генерала Ермолинского. Мы оба молча посмотрели друг на друга. Не жилец Олег. Как ни утешали нас доктора, но достаточно было на него посмотреть — ни кровинки в лице. Цвет восковой белизны. Несмотря на страшную рану, никаких страданий. Температура> 36,8, пульс 160. Профессор Цейге говорил, [что] лучше бы он страдал. Ему впрыснули накануне морфий, но это оказалось излишним. Он не только не чувствовал боли, но и не сознавал серьезности своего положения. В его улыбке, разговоре было столько простоты, что казалось, он не хотел признать, что умирает за отечество. Свой поступок как будто он считал в этой огромной войне столь незначительным фактом, что не стоит об этом и говорить. Он даже ни разу не говорил о Георгиевском кресте, который только утром получил от Государя. Он умирал героем, скромным и в скромности великим». Он оставался в Общине часов до 3-х.
К воспоминаниям генерала Ермолинского: «Вскоре после того в госпиталь стали собираться врачи для дневного осмотра князя Олега. Начиная с 4-х часов дня, положение больного значительно ухудшилось: дыхание стало чаще, пульс ослабел, появились признаки сепсиса, бред. Всё утро он не находил себе места, теперь же на вопрос о самочувствии, отвечал неизменно: «Чувствую себя ве-ли-ко-леп-но». При этом язык его не слушался, и он с трудом выговаривал слова. Как только сознание князя прояснялось, он тотчас же требовал меня к себе, держал рукою за шею, не отпускал никуда, но потом опять начинал заговариваться, кричал, чтобы ловили какую-то лошадь, или бросались на бегущего неприятеля. Поезд, привозивший августейших родителей, сильно запаздывал и мог быть в Вильне лишь около 8 часов, а силы раненого падали ежеминутно. Пришлось каждые четверть часа давать сердечные средства, делать подкожные впрыскивания и поить шампанским. Чтобы не подавать больному вида о безнадежном состоянии, его уверяли, что пьют с ним за скорое выздоровление, и заставляли с ним чокаться. Это было поистине ужасно! Мне никогда не забыть этих глотков вина в присутствии умиравшего князя. Ясное сознание перемешивалось с бредом. Часов в 7 раненый обхватил своей худенькой рукой мою шею и прошептал: — Вот так... вот так... встретим... встретим... вместе встретим... Я подумал сначала, что он бредит, но нет, он говорил со мной о встрече родителей. Вскоре, не зная, чем еще поднять падавшие силы, профессора решили попробовать новое мучение для умирающего, а именно, вливание в вену руки солевого раствора. Пришлось держать раненому руки. Операция кончилась, когда приехали августейшие родители».
Когда приехали родители и тетя князя Королева Эллинов Ольга все стояли на коленях у постели Олега. Он был в полном сознании и крепко, крепко обнял генерала Ермолинского и так радостно говорил: “Наконец! Наконец!” Великий князь привез сыну Георгиевский крест его деда, что его очень обрадовало: — Крестик Анпапа! — прошептал князь Олег. “Дедушкин крест! Дедушкин крест!” — все повторял Олег. Крест прикололи к его рубашке. Он потянулся и поцеловал белую эмаль. Потом он отрывистым голосом передал, как был ранен: “Была атака... лошадь занесла... я был ранен... упал...” Вскоре он стал задыхаться. По его просьбе ему подымали ноги все выше и выше, но это не помогало. Обратились к кислороду. После третьей подушки всем стало ясно, что бедный князь умирает. По приказанию Великого князя, генерал Ермолинский позвал священника, отца Георгия Спасского, для того что бы читать отходную, но по дороге он успел его убедить делать это потише, чтобы умирающий не слышал. Началось страшное ожидание смерти: шепот священника, последние резкие вздохи... Великий князь, стоя на коленях у изголовья, закрывал сыну глаза; великая княгиня грела холодевшие руки. Генерал с князем Игорем Константиновичем стояли на коленях в ногах. Потом он как будто заснул, снова открыл глаза и изумленно спросил, зачем кругом него стоят. Доктор объяснил, что родители давно его не видели и хотят побыть около него, и стал уговаривать заснуть. Он закрыл глаза и пролежал спокойно несколько минут. Потом приподнялся в постели и, устремив взор вдаль, стал нервно говорить: “Смотрите, вон лошадь... Скачет, смотрите — вон она, вон здесь, там... Скачет...”
Потом выпрямился, потянулся и свалился на подушки, заснув вечным сном.
Его жизнь окончилась в 8 часов 20 минут...
«Вечером собрался семейный совет. На нем было решено бальзамирования не производить, отпевать в местной Романовской церкви и, во исполнение воли почившего, испросить высочайшее соизволение на похороны тела в Бозе почившего князя в его любимом Осташеве, на берегу реки Рузы. К 10 часам тело усопшего было омыто, одето в китель и положено в той же палате под образами. На груди белел приколотый Георгиевский крест. С этих пор начали беспрерывно поступать венки от разных воинских частей, учреждений и обществ, так что к ночи весь катафалк утопал в цветах и Георгиевских лентах. Августейшие родители решили ночь проводить в вагоне. После их отъезда из Общины я лег на кровать, но заснуть не мог. В голове вставали образы минувшего... Через час невмоготу было лежать. Я встал, оделся и, пройдя через большую полуосвещенную палату, вошел в комнату, где лежало тело. В углу стоял какой-то человек и тихо плакал. Я узнал камердинера князя Олега, Макарова. Светлое, детски чистое лицо князя было отлично освещено верхней лампой. Он лежал спокойный, ясный, просветленный, будто спал. Белая эмаль, к которой он прикоснулся холодеющими губами, ярко выделялась на груди.
На следующий день в 2 часа состоялся вынос. Перед литией в присутствии августейших родителей тело усопшего было положено в гроб. Служение совершал высокопреосвященнейший Тихон, архиепископ Литовский и Виленский. По окончании литии, гроб с останками покойного был на руках перенесен в Романовскую церковь. Народ сплошными массами теснился по улицам и площадям. Многие плакали. По пути следования были расставлены войска. Вечером, перед последней панихидой, гроб был запаян. На следующий день, 2 октября, происходило отпевание. К началу богослужения в церковь прибыли августейшие родители и братья покойного: Князья Иоанн, Гавриил, Константин и Игорь Константиновичи, а также начальствующие лица. После отпевания гроб был на лафете перевезен на вокзал. Войска стояли шпалерами, многотысячная публика расположилась на тротуарах. Около 2-х часов дня гроб был поставлен в приготовленный вагон и поезд отбыл в Москву. Отъезжая из Вильны, Великий Князь Константин Константинович поручил Виленскому губернатору передать искреннюю, сердечную благодарность жителям г. Вильны, всем учреждениям и лицам, выразившим свое сочувствие его семейному горю. При прохождении траурного вагона многие крестьяне становились на колени и клали земные поклоны. Духовенство на станциях служило панихиды. На следующий день на Волоколамском вокзале собрались: Королева Эллинов Ольга Константиновна, Великая Княгиня Елизавета Федоровна, Великий Князь Дмитрий Константинович, Княгиня Татиана Константиновна Багратион-Мухранская, Княгиня Елена Петровна, Князь Георгий Константинович и многочисленные депутации. На пероне был выстроен почетный караул. Вокруг вокзала — тысячная толпа окрестных крестьян и прибывшие для отдания воинских почестей части пехоты и артиллерии. Когда поезд подошел, войска взяли «на караул». Братья и дядя почившего вынесли на руках гроб. Под звуки «Коль славен», гроб был вынесен на площадь и поставлен на лафет. Тысячная толпа обнажила головы.
В торжественной тишине тронулся печальный кортеж, предшествуемый духовенством и хором певчих. По всему пути стояли крестьяне. Свыше ста венков везли на колесницах. За гробом следовали августейшие родители, прибывшие на погребение особы Императорской Фамилии, должностные лица и все депутации. Впереди погребального шествия несли на подушке пожалованный князю Олегу орден св. великомученика Георгия 4-ой степени. Пехота и артиллерия замыкали шествие.
По прибытии в имение, печальное шествие направилось к месту последнего упокоения почившего. Это место для могилы он сам себе избрал при жизни в поэтическом уголке, на высоком, обрывистом кургане, где растут тополя и заросшая мхом старая лиственница. С кургана, господствующего над всей округой, открывается великолепный вид на причудливые изгибы реки Рузы, на поля, уходящие в безбрежную даль, и на далеко синеющий лес. Гроб опустили в могилу... Над ней быстро образовался холм, покрытый венками, цветами и увенчанный простым деревянным крестом. Многообещавшая жизнь князя Олега кончилась». (Генерал Н.Н Ермолинский)
Как князя императорской крови, его должны были похоронить в Санкт-Петербурге, в великокняжеской усыпальнице рядом с Петропавловским собором. Но принятый обычай нарушили. Еще 12-летним мальчиком князь Олег высказал желание быть похороненным в Осташеве – милом его сердцу подмосковном имении отца.
«…В любимом им Осташеве, видевшем расцвет этой жизни, на высоком холме спит он вечным сном. Его сторожат развесистые деревья, кругом расстилаются далекие нивы, блестит в своих извивах река и приветливо высится церковь – все, что так чтил и любил он, - а сбоку, близко, его земное жилище, где, в смирении перед Высшей волей, пролилось о нем столько горячих слез…»
Сообщение №: 1401
Любимая цитата:: Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает! Не бойтесь ошибаться — бойтесь повторять ошибки
Зарегистрирован: 05.09.10
Откуда: Франция
Репутация:
16
Отправлено: 15.07.11 14:51. Заголовок: 3 (16) октября князь..
3 (16) октября князь Олег был похоронен в имении Осташево Московской губернии, где в 1916 был построен четырёхстолпный одноглавый храм-усыпальница, сооружённый по образцу древних псковско-новгородских церквей (после революции усыпальница была разорена). Исключен из списков 3 ноября 1914 умершим от ран.
В 1915 скончался его отец. По воспоминаниям сестры князя Олега, княжны Веры Константиновны,
смерть брата Олега была тягчайшим ударом для отца, ибо он из всех нас духовно был к нему ближе других, разделяя полностью его литературные и умственные интересы. Эта смерть и всё пережитое в первые дни войны, — несомненно, очень отрицательно отразились на Его здоровье, вероятно, ускорили Его кончину.
Мать князя Олега после его кончины пожертвовала Александровскому лицею одну тысячу рублей, с тем, чтобы доход с этого капитала ежегодно шёл на изготовление серебряной медали имени князя Олега Константиновича, которой награждался бы лицеист за лучшее сочинение по отечественной словесности. На медали был начертан лицейский девиз: «Для общей пользы» и слова князя Олега, написанные им незадолго до гибели: «Жизнь не удовольствие, не развлечение, а крест». Весной 1915 Виленскому реальному училищу, в здании которого, переоборудованном под госпиталь, скончался князь Олег, было присвоено его имя. 25 декабря 1914 г. Высочайше повелено: «1-й роте Полоцкого кадетского корпуса присвоить наименование: „роты Его Высочества Князя Олега Константиновича“, дабы сохранить на вечные времена среди кадет названного корпуса память об Августейшем Полчанине, положившем жизнь Свою на поле брани за Царя и Отечество».
Князь Олег Константинович не был женат и не оставил потомства. Незадолго до начала Первой мировой войны князь Олег был помолвлен с княжной императорской крови Надеждой Петровной, дочерью великого князя Петра Николаевича. Но его ранняя гибель разрушила эти планы. В 1917 году Надежда Петровна вышла замуж за князя Николая Владимировича Орлова.
Сообщение №: 1402
Любимая цитата:: Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает! Не бойтесь ошибаться — бойтесь повторять ошибки
Зарегистрирован: 05.09.10
Откуда: Франция
Репутация:
16
О, дай мне, Боже, вдохновенье, Поэта пламенную кровь. О, дай мне кротость и смиренье, Восторги, песни и любовь. О, дай мне смелый взгляд орлиный, Свободных песен соловья, О, дай полет мне лебединый, Пророка вещие слова. О, дай мне прежних мук забвенье И тихий, грустный, зимний сон, О, дай мне силу всепрощенья И лиры струн печальный звон. О, дай волнующую радость, Любовь всем сердцем, всей душой... Пошли мне ветреную младость, Пошли мне в старости покой.
Сообщение №: 1403
Любимая цитата:: Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает! Не бойтесь ошибаться — бойтесь повторять ошибки
Зарегистрирован: 05.09.10
Откуда: Франция
Репутация:
16
Сообщение №: 1404
Любимая цитата:: Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает! Не бойтесь ошибаться — бойтесь повторять ошибки
Зарегистрирован: 05.09.10
Откуда: Франция
Репутация:
16
Сообщение №: 1405
Любимая цитата:: Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает! Не бойтесь ошибаться — бойтесь повторять ошибки
Зарегистрирован: 05.09.10
Откуда: Франция
Репутация:
16
Сообщение №: 1406
Любимая цитата:: Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает! Не бойтесь ошибаться — бойтесь повторять ошибки
Зарегистрирован: 05.09.10
Откуда: Франция
Репутация:
16
Сообщение №: 1407
Любимая цитата:: Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает! Не бойтесь ошибаться — бойтесь повторять ошибки
Зарегистрирован: 05.09.10
Откуда: Франция
Репутация:
16
Все даты в формате GMT
2 час. Хитов сегодня: 101
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
Отправлено: 15.07.11 11:54. Заголовок: Князь императорской крови Олег Константинович.
- участник сейчас на форуме