Мы переехали...

Великий князь Михаил Александрович родился 22 ноября (4 декабря) 1878 года и был младшим сыном императора Александра III и Марии Фёдоровны. Михаил рос добродушным и простым в общении мальчиком. Он сторонился церемоний, не любил пышных торжеств, а большее удовольствие ему доставляло проводить время с деревенскими мальчишками на рыбалке или в лесу.
Вместе с тем Михаил Александрович получил прекрасное образование. К двадцати годам он знал несколько иностранных языков, разбирался в естественных науках, а также любил музыку и искусство. Когда ему исполнилось двадцать три года, он неожиданно для родителей влюбился в молодую, очаровательную фрейлину своей сестры, на которой сразу же пожелал жениться. Его решение вызвало резкое недовольство родителей, которые поспешили удалить девушку от двора, а сына направили в Гатчину, где он должен был заняться военным делом. К женщинам с тех пор молодой князь относился насторожённо и недоверчиво.

При использовании любого материла с нашего форума, пожалуйста оставляйте ссылку на него.
http://kantor.forum24.ru/

С самого начала роман развивался очень бурно. Расставшись со вторым мужем, Наталья Сергеевна в августе 1910 года родила сына. Его назвали Георгием в честь покойного брата Михаила Александровича. Развода удалось добиться лишь после появления мальчика на свет. Еще до рождения сына великий князь умолял разрешить ему женитьбу на Наталье Сергеевне. Последовал категорический отказ. “Я никогда не дам своего согласия”, — писал Николай II матери.
Обычно всегда и во всем послушный царю Михаил взбунтовался. В заграничном путешествии осенью 1912 года ему удалось обмануть своих преследователей. Действовал великий князь (вероятно, по совету своей возлюбленной) как заправский нелегал: отправил детей с прислугой и сопровождающими лицами по железной дороге из Германии на Лаэурный берег Франции, в город Канн, и объявил, что сам едет туда же вдвоем с Натальей Сергеевной, как тогда говорилось, “на моторе” (он был страстным автолюбителем).
По дороге они ухитрились ускользнуть от соглядатаев и пересекли австрийскую границу. Доехали до Вены, нашли сербскую православную церковь: заключенный здесь брак не мог быть расторгнут Святейшим Синодом. За тысячу крон старенький священник согласился тут же обвенчать их. Свидетелями были церковный сторож и его жена. В документах о венчании Наталья Сергеевна значилась “дворянкой Брасовой” (по названию огромного — 150 тыс. десятин — имения Брасово в Орловской губернии, принадлежавшего Михаилу). Эта фамилия была затем присвоена ей как морганатической (официально не признаваемой) супруге Михаила Александровича Романова, а также их сыну.
Получив письмо от великого князя с сообщением о его браке, царь в ноябре 1912 г. писал матери об “этой отвратительной новости”: “...между мною и им сейчас все кончена.. Ему нет дела ни до твоего горя, ни до нашего горя, ни до скандала, который это событие произведет в России. И в такое время, когда все говорят о войне, за несколько месяцев до юбилея дома Романовых!!”
Однако главную вину за случившееся Николай возлагал не на брата, а на его новоявленную супругу: “Бедный Миша, очевидно, стал на время невменяемым, он думает и мыслит, как она прикажет, и спорить с ним совершенно напрасно... Это такая хитрая и злая бестия, что противно о ней говорить”. Михаила уволили из армии, над всем его имуществом была установлена опека, а ему самому был запрещен въезд в Россию. Вместе с женой и детьми великий князь поселился в Англии, в загодя купленном у лорда Литгона замке Небворт вблизи Лондона.
Там они были очень счастливы. Говорят, противоположности сходятся. Своенравная, капризная Брасова и мягкий, застенчивый, с радостью подчиняющийся ей великий князь прекрасно уживались друг с другом. В Небворте часто принимали гостей из России (в их числе Шаляпина, балерину Карсавину, других гастролеров-соотечественников). Время от времени супруги совершали путешествия во Францию, в Италию. В Лондонском архиве сохранились толстые альбомы с переплетами из зеленой кожи. В них Михаил Александрович аккуратно вклеивал многочисленные фотографии: супруги с друзьями в Венеции, Риме, Неаполе, Пизе. Она в роскошных туалетах, он в штатском, в котелке или светлом кепи.
Великий князь тосковал по России. Поднявшись в Париже на Эйфелеву башню, он написал на купленной там открытке: “С этой высоты можно увидеть Гатчину”... Когда началась первая мировая война, Михаил написал Николаю письмо с просьбой разрешить ему вернуться на родину и принять участие в армейских сражениях. Он получил прощение и был направлен на фронт в Галицию командиром туземной (так называемой Дикой) дивизии.
Наталья Сергеевна с детьми жила в Гатчине, в маленьком уютном доме, похожем на английский коттедж. В феврале 1917 г. великий князь приехал в Гатчину с фронта в отпуск по болезни, здесь и застала его Февральская революция.
2 марта царь подписал отречение от престола, передавая его брату Михаилу. Члены только что сформированного Временного правительства вызвали великого князя в столицу и долго совещались с ним в квартире князя Путятина на Миллионной улице. Некоторые из них уговаривали Михаила на царствование, большинство же было категорически против этого. Великий князь попросил время на размышление и уединился в путятинском кабинете. Министры молча ждали в гостиной.
Минуты текли... Бледный, постаревший Михаил вышел из кабинета.

— При настоящих условиях я не считаю возможным принять престол. Предоставляю окончательное решение вопроса Учредительному собранию.

И заплакал...

Его отказ от трона никого особенно не огорчил. Объясняя причину этого, великий князь Николай Михайлович писал о Михаиле: “Он — второе издание своего брата, но без выучки Николая, без капли характера и женат на женщине из мира московских законников. Она была уже дважды замужем, не считая ее любовных увлечений. Эта Наташа Шереметевская умная, но злая женщина, а ее друзья — проходимцы и темные личности”. Такова была репутация Брасовой в высших сферах.

До лета 1917 г. жизнь в Гатчине шла по заведенному еще до революции порядку. Великий князь с женой совершали верховые прогулки по парку, приглашали гостей, устраивали пикники на природе.
Известно, что тайная офицерская организация предлагала великому князю хорошо продуманный план побега за границу. Но Михаил ответил:

— Я не хочу бежать из своей страны.

21 августа великий князь был заключен под домашний арест. В дни корниловского восстания его с женой и детьми вывезли в Петроград и неделю продержали под стражей. Вскоре после возвращения в Гатчину неожиданно было доставлено письмо от Керенского, разрешающее Михаилу со всем семейством выезд в Крым.
Однако они медлили с отъездом. Может быть, Наталье Сергеевне жалко было оставлять на произвол судьбы дом, имущество? Ее роскошные драгоценности хранились в банковском сейфе, реквизированном Временным правительством. В холодный октябрьский день Брасова решилась на опасную авантюру: она попросила разрешения на поездку в Петроград, в банк, под предлогом проверить наличие находившихся в сейфе имущественных документов. И хотя банковский чиновник неотступно находился рядом с ней, ловкая женщина умудрилась незаметно спрятать в муфту и вынести самые ценные свои украшения.
Теперь можно было готовиться к отъезду в Крым, но захват власти большевиками спутал все карты. Михаила раз за разом вызывали в столицу на допросы к комиссару Петроградского Совета Урицкому. Он приезжал посеревший от боли: на нервной почве обострилась давняя болезнь — язва желудка.
А в начале марта великий князь не вернулся: В Смольном ему дали полчаса на сборы, чтобы ехать в ссылку на Урал, в город Пермь, в сопровождении своего верного секретаря Н. Н. Джонсона. Семья, сказали Михаилу, может следовать за ним, когда пожелает.
Наталья Сергеевна выехала не сразу. Целый месяц ушел на то, чтобы организовать отправку из России в Данию маленького Георгия под видом сына уезжавшей с ним гувернантки. Его согласилось принять датское королевское семейство — родственники императрицы Марии Федоровны (ни разу, кстати, не видавшей внука). Дальнейшие события показали, что Брасова поступила мудро: оставаться в России мальчику с царской кровью было крайне опасно.
В разлуке с женой великий князь тосковал, почти каждый день писал письма “обожаемой Наташечке”. Просил привезти ее фотографии и прислал свою, сделанную на Сенном рынке в Перми, — с бородой (не брился со дня отъезда из Гатчины).
Отбыв наконец в Пермь, Наталья Сергеевна оставалась там недолго. Уехала обратно, беспокоясь о судьбе оставленной в Гатчине Таты. Уже был взят билет и сложен чемодан для новой поездки к мужу, когда принесли телеграмму от “верных людей” из Перми: 30 июня (по старому стилю) великий князь и его секретарь Джонсон бесследно исчезли.
Брасова рванулась в Петроград, пробилась в кабинет Урицкого. Закатила ему истерику, требуя сведений о муже. Ей объявили, что в ЧК никто не знает ничего определенного. На всякий случай бушевавшую посетительницу арестовали. Ей вменялось в вину... участие в исчезновении мужа!
В тюрьме Наталью Сергеевну продержали десять месяцев. Хитростью ей удалось добиться перевода в тюремную больницу: надзирателям надоели громкие жалобы арестантки на боль в груди и ее притворный надсадный кашель. Из больницы однажды ночью она умудрилась бежать на волю.
В одежде сестры милосердия Брасова добралась из Петрограда в Киев, а затем в Одессу. Чудом ей удалось провезти свои драгоценности, искусно запрятанные в самые невинные на вид вещи. В жалком обмылке, например, были замурованы ее знаменитые серьги из жемчужин величиной с орех.
На английском судне “Нереида” Наталья Сергеевна вместе с дочерью отплыла из Одессы в Константинополь. Здесь собралось множество беженцев из России. Каждого встречного Брасова одолевала расспросами о Михаиле. Добрых вестей никто сообщить не мог, а плохим она не верила. Рвалась в Англию, где в их доме жила экономка миссис Джонсон, мать секретаря великого князя. Надеялась, что найдет там весточку от мужа.
И все же она оставалась верна себе: добравшись по пути в Лондон до Парижа, накупила “в утешение” массу новых платьев, шляп и щеголяла перед встреченными там знакомыми. В Париже также никто ничего не знал о Михаиле. Приехав в Англию, Наталья Сергеевна и приехавший к ней из Дании сын каждый день ждали известия о том, что великий князь жив. Но оно не пришло никогда...

С 1926 года Наталья Сергеевна обосновалась во Франции: здесь жизнь была дешевле. Денег становилось все меньше, пришлось расстаться с домом в Англии, драгоценности таяли с каждым днем. В первые годы эмиграции Брасова не заботилась об экономии, 6ыла уверена в скором возвращении на родину, в прежнюю жизнь. Много средств поглотили приемы, которые она устраивала регулярно, наслаждаясь ролью королевы своего маленького двора, щедро кормила и поила совершенно чужих людей, забывавших о ней на следующий же день. В Париже ей повезло. Один из друзей великого князя был владельцем дома на улице Берлиоза и за очень умеренную плату предоставил в ее распоряжение целый этаж.
Хотя годы пощадили Брасову (кстати, по документам ей значилось на восемь лет меньше, чем на самом деле) и она по-прежнему сохранила обаяние и привлекательность, однако во Франции она чувствовала себя одинокой. Привлечь многочисленных гостей было уже не на что. В эмигрантской среде Брасову недолюбливали, побаивались ее злого и острого языка. На склоне лет она заделалась сугубой моралисткой и безжалостно осуждала тех, чей образ жизни был далек от норм строгой морали.
Дети были далеко. Тата, выйдя замуж за бедного англичанина против воли матери, разорвала с ней всякие отношения. Сын учился в Хэрроу — закрытой школе для детей английской элиты. Воспитание Георгия должно было соответствовать его высокому происхождению — ради этого Наталья Сергеевна лезла из кожи вон. Она требовала, чтобы окружающие, включая близких друзей, именовали его князем (ее саму глава российского дома в эмиграции Кирилл Владимирович также удостоил титула княгини).
А Джорджи тяготился амбициями матери. Характером сын пошел в отца: ему противны были почести и церемонии. Больше всего на свете он любил быструю езду. Когда в Дании умерла бывшая российская государыня Мария Федоровна, она завещала своему внуку от Михаила некоторую сумму денег. Их хватало на то, чтобы осуществить мечту Георгия — купить спортивный автомобиль “Крайслер” последней модели. К тому времени он учился уже в Сорбонне и жил с матерью в Париже.
После выпускных экзаменов в июле 1931 года Джорджи с приятелями отправился на автомобиле в Канн. Он весело попрощался с матерью, обещая вернуться не позже чем через две недели — к своему двадцать первому дню рождения. Спустя несколько часов после их отъезда раздался телефонный звонок из города Сансе: мчавшийся на бешеной скорости автомобиль врезался в дерево, приятель погиб на месте, Георгий — он был за рулем — доставлен в больницу в безнадежном состоянии. Наталья Сергеевна успела приехать в Сансе к полуночи. Утром сын, не приходя в сознание, скончался у нее на руках.
Брасова привезла тело юноши в Париж, похоронила на кладбище Пасси, купив рядом место для себя. На погребальной церемонии она казалась спокойной и сдержанной, только бледнее обычного. Видя ее такой, невозможно было предположить, что, оставаясь в обществе близких друзей, Наталья Сергеевна часами рыдает и бьется в истерике.
Были устроены пышные похороны, как подобает лицу императорской крови. Они съели последние остатки сбережений, львиная доля которых ушла на образование Георгия.
Стремясь поправить свои дела, Брасова в конце 30-х годов затеяла тяжбу с польским правительством по поводу имущества Михаила на территории Польши. Наняла, надеясь на победу, дорогостоящих адвокатов. И проиграла. Пыталась продать с аукциона сохранившиеся у нее иностранные награды мужа. Из этого тоже ничего не вышло, кроме международного скандала и долгов аукционистам.
Теперь она была без гроша в самом прямом смысле слова. Снимала убогую комнатушку в квартире русской эмигрантки, злобной старой девы, которой доставляло массу удовольствия издеваться над своей жиличкой. Хозяйка не могла простить Наталье Сергеевне ее былой красоты, фантастического замужества, прежней роскошной жизни. Брасовой приходилось терпеть стиснув зубы: выхода не было. За квартиру она платила из мелких сумм, которые из милости посылал ей время от времени князь Феликс Юсупов, муж племянницы Михаила Александровича, Ирины.
На одежду и еду почти ничего не оставалось, и Брасова вечно голодала, ходила в нищенском платье. Навестившую ее после второй мировой войны внучку (дочь Таты) поразили перчатки бабушки: они состояли почти из одной штопки. С тех пор внучка стала посылать ей из Лондона 4 фунта в месяц, отрывая их от своего скудною жалованья.
В конце 1951 г. Брасова заболела. Узнав о диагнозе — раке груди, квартирная хозяйка выгнала ее из дома. Бесприютную старуху поместили в больницу для бедных. Там она и умерла 23 января 1952г. Церковная община собрала деньги на похороны. На надгробную плиту средств не хватило, вместо нее поставили простой деревянный крест. Шли годы, неухоженная могила Натальи Сергеевны и Георгия ветшала, стирались надписи с их именами...
Но уже после смерти Брасовой в ее истории совершился еще один виток. В 1965 г. на кладбище Пасси побывал какой-то приезжий из Советского Союза. Уходя, он зашел в кладбищенскую контору и сказал:

— Грош цена русской эмиграции, если она допустила такое ужасное состояние могилы жены и сына Михаила Романова.

Кто был этот человек, почему ему было дело до покойных Брасовых, осталось неизвестным, но презрительная сентенция “наглого большевика” подействовала как ожог. Эмигрантские активистки пустили шапку по кругу. Собрали немалую сумму, и через несколько лет могилу украсила солидная мраморная плита.
Декорум (законной, хоть и морганатической) супруги великого князя был наконец соблюден. Она так заботилась об этом при жизни! Но за гробом это не имело уже никакого значения...

Убийство Великого князя.

После октябрьского переворота Михаил по собственной инициативе явился в Смольный и обратился с просьбой к правительству узаконить его положение в новой России. Управляющий делами Совета народных комиссаров Бонч-Бруевич тут же оформил разрешение о «свободном проживании» Михаила Александровича как рядового гражданина республики.
А чуть позже, не иначе как находясь в своеобразном демократическом угаре, Михаил Александрович обратился с просьбой о перемене фамилии: он решил взять фамилию жены и стать гражданином Брасовым. Его просьба дошла до Ленина, но тот этим вопросом заниматься не стал.
Так продолжалось до 7 марта 1918 года, когда Гатчинский совдеп решил арестовать бывшего великого князя и доставить в Петроград.
Туда же привезли и его секретаря гражданина Великобритании Брайана Джонсона. Несколько позже к ним добавили графа Зубова и полковника Знамеровского. Все они оказались в руках уже неоднократно упоминаемого Моисея Урицкого. Видимо, решив подстраховаться, Урицкий не стал брать на себя ответственность за судьбу Михаила и обратился с запиской к Ленину, предложив рассмотреть этот вопрос на заседании Совнаркома.
9 марта 1918 года вопрос был рассмотрен и Ленин подписал соответствующее решение: «Бывшего великого князя Михаила Александровича и его секретаря Джонсона выслать в Пермскую губернию вплоть до особого распоряжения».
Уже через неделю Михаил Александрович, его секретарь, а также шофер и камердинер были в Перми. Местные власти, наплевав на сидящего в Москве вождя, тут же бросили гостей в камеры-одиночки.
Лишь после вмешательства Бонч-Бруевича заложников выпустили на волю и поселили в так называемых Королевских номерах – так называлась местная гостиница. Поселитьто поселили, но обязали каждый день являться в ЧК. В остальном особых ограничений в жизни Михаила Александровича не было.
Независимый образ жизни бывшего великого князя страшно бесил местных большевиков. Их злоба росла пропорционально корректности Михаила Александровича, который за все время ссылки не нарушил ни одного установленного для него правила жизни. А тут еще успехи колчаковцев и белочехов: за какихто несколько дней красные потеряли Челябинск, а за ним и Омск! Злоба местных большевиков нашла выход в кровавом заговоре, инициатором которого стал некто Иванченко.
Он был членом Мотовилихинского совдепа, комиссаром Перми и начальником городской милиции одновременно.
Что за тараканы поселились в его плебейских мозгах, нам никогда не понять, но этот большевик решил тайно ликвидировать Михаила Александровича. Своим замыслом он поделился с заместителем начальника Пермской ГубЧК Мясниковым – и нашел в нем горячего единомышленника.
Самое удивительное, эта нелюдь – а иначе их не назовешь, не стеснялась предавать гласности свои кровожадные размышления или, проще говоря, философию большевикаубийцы. Хотите верьте, хотите нет, но этот самый Мясников написал воспоминания, за которые его не отправили на каторгу, а, напротив, повысили в должности. Брошюрку же опубликовали массовым тиражом. И знаете, как называется книжица этого идейного палача – «Философия убийства, или Почему я убил Михаила».
Вчитайтесь в небольшой отрывок из откровений верного сына партии.
«Но что я буду делать с двенадцатью нашими, что охраняют Михаила? Ничего не буду делать. Пусть все считают, что Михаил бежал. ЧК их арестует и за содействие побегу расстреляет. Значит, я провоцирую ЧК на расстрел своих? А как же иначе?! Выходит, что я убиваю 17 человек? Многовато. Но иначе не выйдет. Думаю, что если все сойдет гладко, то это послужит сигналом к уничтожению всех Романовых, которые еще живы и находятся в руках Советской власти».
Кроме уже упомянутых Иванченко и Мясникова, в похищении Михаила Александровича и его трусливом убийстве участвовали: Марков, Жужгов, Малков, Дрокин, Колпащиков, Плешков и Новоселов. За редким исключением все они – большевики с дореволюционным стажем, боевики, чекисты или красногвардейцы.
А теперь – о гнусной акции, организованной девятью большевиками.
Похищение великого князя состоялось в ночь с 12 на 13 июня 1918 года. Перед этим Жужгов достал два крытых фаэтона с хорошими лошадьми.
Фаэтоны поставили во двор управления Пермской городской милиции. Тогда же к заговору подключили некоего Дрокина, который должен был дежурить у телефона начальника милиции и в случае, если милицейская конница начнет преследовать фаэтоны, направить ее в другую сторону.
Михаила Александровича решили вывезти из гостиницы под видом ареста, для чего Малков составил соответствующий документ, поставил подпись и скрепил ее печатью ГубЧК. Предъявить ордер на арест поручили Жужгову. Когда он вошел в комнату Михаила Александровича, тот уже ложился спать. Документ ему показался подозрительным, и Михаил Александрович потребовал, чтобы ему разрешили позвонить Малкову.
Звонить ему не разрешили, но к телефону прорвался личный шофер великого князя.
Поднялся шум, назревал скандал, Михаил Александрович отказывался куда-либо идти.
Короче говоря, операция по похищению великого князя была поставлена под угрозу срыва.
Тогда в комнату ворвались вооруженные с ног до головы Малков и Колпащиков, силой заставили Михаила Александровича одеться и вытолкали его на улицу вместе с Брайаном Джонсоном. Великого князя посадили в первый фаэтон, его секретаря – во второй.
Была кромешная ночь, лил сильный дождь – и никем не замеченные фаэтоны помчались в сторону Мотовилихи.
В семи километрах от Мотовилихи фаэтоны свернули в лес и остановились. Михаила Александровича и Джонсона вывели наружу. Первым грязное дело начал Малков: он сразу же выстрелил Джонсону в висок. Жужгов бабахнул в Михаила Александровича, но не убил, а только ранил. Второй патрон заклинило. И тогда в упавшего на траву великого князя начали палить все.
Когда стало светать, утомившиеся палачи забросали трупы хворостом и разъехались по домам. Отдохнув, выспавшись и обмыв удачную операцию, на следующую ночь убийцы вернулись к месту расправы. Трупы они закопали, а все, что было в карманах своих жертв, чисто по-бандитски поделили между собой.
Так не стало Великого князя Михаила Александровича . Он не сидел на троне, не правил страной, для своих подданных не успел сделать ни хорошего, ни плохого, но заплатил своей жизнью за неведомые грехи своих венценосных предков.

Кантор пишет:

цитата:

В семи километрах от Мотовилихи фаэтоны свернули в лес и остановились. Михаила Александровича и Джонсона вывели наружу. Первым грязное дело начал Малков: он сразу же выстрелил Джонсону в висок. Жужгов бабахнул в Михаила Александровича, но не убил, а только ранил. Второй патрон заклинило. И тогда в упавшего на траву великого князя начали палить все.
Когда стало светать, утомившиеся палачи забросали трупы хворостом и разъехались по домам. Отдохнув, выспавшись и обмыв удачную операцию, на следующую ночь убийцы вернулись к месту расправы. Трупы они закопали, а все, что было в карманах своих жертв, чисто по-бандитски поделили между собой.
Так не стало Великого князя Михаила Александровича . Он не сидел на троне, не правил страной, для своих подданных не успел сделать ни хорошего, ни плохого, но заплатил своей жизнью за неведомые грехи своих венценосных предков.

Не знаю, что писать ...., по коже мурашки, а в горле ком слез

Кантор очень интересная история, но к сожалению грустная..

Да, грустная. Историю последних Романовых, вообще тяжело читать и возможно тяжело анализировать, почему все случилось именно так, а не иначе.
Почитай статьи о дочерях Николая II, там вообще волосы на голове дыбом встают. А жестокость и зверства чекистов не в одни рамки не влазят.

Кантор пишет:

цитата:

Жужгов бабахнул в Михаила Александровича, но не убил, а только ранил. Второй патрон заклинило. И тогда в упавшего на траву великого князя начали палить все.

Откуда в людях было столько зверства??? Просто кошмар.